Питер Мэй - Опасная тайна Зала фресок

Хочу выразить искреннюю благодарность всем необыкновенным людям, столь щедро делившимся со мной знаниями и посвящавшим свое время исследованиям, необходимым для написания этой книги, в частности патологоанатому Стивену С. Кэмпмену, доктору медицины и судмедэксперту из Сан-Диего, Калифорния; Майку Бакстеру, начальнику службы судебно-медицинской экспертизы в полицейской лаборатории в Данди, Шотландия; Ариане Батай и Жильберу Раффину за «студию» в Сен-Жермен де Пре, прекрасную парижскую квартиру, фермерский дом в Коррезе, безграничное терпение и, главное, за дружеское ко мне отношение; Лорен Кастелли за редкую способность проникать в сущность сложной работы человеческого разума; Жан-Пьеру и Жаклин Лелон за возможность использовать в романе описание их дома в Тринадцатом округе Парижа; Патрисии и Жану Иву Бурбонну за разрешение появляться в их квартире на авеню Жоржа Манделя; Шарлю-Анри Монтину, обладателю диплома Национальной школы администрации Французской республики, гражданскому администратору кабинета премьер-министра Франции; Антуану Дюррлеману, директору вышеуказанной школы; Анн-Мари Стейб, ответственной за связи с общественностью в той же школе; Алану Линчу, выдающемуся художнику, за его замечательную студию на Иль-Сен-Луи; Дельфине Серф, автору книги «Катакомбы Парижа»; Барбаре Петерс, редактору «Пойзонд пен пресс», которая извлекла из меня максимум, заставив работать с полной отдачей; и, наконец, моей любимой супруге Джанис Холли: мне пришлось порядком потрудиться, чтобы разгадать шарады, которые жена с ее коэффициентом интеллекта 167 придумала для этого романа.

Август 1996 года

Он выбежал в мощенный булыжником двор. Его частое дыхание отражалось от полукруглых стен апсиды — неровное, судорожно-резкое, выдающее страх и обреченность.

Он наизусть знал каждое витражное окно, выходящее в клуатр: яркие краски, заточенные в стекло и закрепленные эмалью — «Чудо с облаткой», «Жертвоприношение Илии», «Мистическая виноградная давильня». [1] Распространенный мотив в средневековом европейском (особенно витражном) искусстве — религиозный символ жертвы, принесенной Христом. — Здесь и далее примеч. пер. Любимые образы терялись в непроницаемой тьме.

Лунный свет играл на гладких булыжниках, отполированных за много веков монашескими сандалиями. Оскальзываясь и оступаясь, он пробирался между контрфорсами со сжавшимся от отчаяния сердцем. Незамеченное зеленое ведро откатилось в темноту, расплескивая по двору вонючие помои. Дверь оказалась приоткрытой, словно ждала его. Галерею заливал призрачный лунный свет, косо падавший между башней и апсидой и сочившийся через матовое стекло арок. Добежав до указателя «Монастырские витражи», он повернул в сторону ризницы.

Дверь в церковь была не заперта, и его поглотило беспредельное торжественное спокойствие. Витражи казались черными в мертвенном свете почти полной луны. С каждым резким, болезненным вдохом паника наполняла огромный сводчатый неф. Справа статуя Девы с Божественным младенцем на руках безучастно взирала на него, бесчувственная к молитвам, которые он возносил ей много лет. Стены соседней часовни пестрели записками с объявлениями, которых он никогда не прочтет.

Услышав за спиной шаги и тяжелое дыхание, он кинулся к северной галерее мимо приделов Святого Павла, Святого Иосифа и Душ в Чистилище. У дальней стены собора девяносто посеребренных органных труб сияющими колоннами тянулись к фигуре воскресшего Христа с двумя ангелами. Бегущий хотел возопить о помощи, но знал, что помочь ему они не в силах.

Он свернул в девятиметровый пролет единственного в Париже амвона, поперечной навесной галереи, разделяющей парадную и служебную части храма, где гармонично перекликались ажурная резьба каменных перил и кружевные винтовые лестницы, поднимавшиеся вокруг стройных колонн, вершины которых терялись в непроглядной тьме. Он остановился у изображения распятого Христа, Голгофы, взятой из часовни Политехнической школы взамен предыдущей, уничтоженной во время революции. Сколько раз он преклонял колена перед этим алтарем, чтобы вкусить плоть и кровь Его…