Питер Мэй - Опасная тайна Зала фресок

— Почему у тебя всегда такой жалкий вид, Сорока?

— Потому что мне паршиво, — отозвался Маклеод, слегка пожав плечами — чисто галльский жест, бессознательно усвоенный за много лет жизни во Франции. — Так когда ты возвращаешься в Лондон?

— Завтра. — Саймон посмотрел ему в глаза и вздохнул: — Не знаю, чем тебе здесь не живется. Оглядись вокруг, Сорока! — Это прозвище Саймон дал приятелю еще в детстве, когда в темных волосах Маклеода проглянула белая прядь. — У тебя налаженная жизнь, прекрасная квартира в Кагоре, дочь, за которую любой родитель жизнь отдаст не задумываясь… — Господи, Энцо, извини. — Он изменился в лице.

Маклеод невесело улыбнулся и покачал головой:

— Болван. Тебе повезло, что у тебя нет дочери, которая приводит домой бойфрендов с дурацкими прическами и жутким пирсингом.

— Ты про Бертрана?

— Он слишком стар для Софи.

— Сколько ему?

— Двадцать шесть.

— А Софи? Восемнадцать?

— Девятнадцать.

— Значит, семь лет разницы. А когда в тридцать лет ты завел семью с Паскаль, ей сколько было?

Энцо возмутился:

— Двадцать три, но это же совсем другое!

— Ничего это не другое. И там семь лет, и здесь столько же.

— Я не заставлял Паскаль бросать учебу. Надеялся, что смогу предложить ей больше, чем всю жизнь вкалывать в какой-нибудь дурацкой гимназии.

— Например? Блестящую карьеру судмедэксперта, которая сделала тебе ручкой?

Энцо помрачнел, скрестил руки на груди и вытянутые ноги в щиколотках. Тот, кто знаком с языком тела, сразу понял бы, что Маклеод не желает продолжать этот разговор.

— Я не лезу кого-то судить, но Паскаль было всего двадцать три года, — сказал Саймон. — Сущий ребенок, Господи Иисусе! Ты давно общался с двадцатитрехлетними?

— Еще не хватало, — хмыкнул Энцо. — Это же ты предпочитаешь спать с молоденькими.

— Так вот, к твоему сведению, секс с ними классный, но поговорить не о чем. Почему, по-твоему, ни один из моих романов не длится больше трех недель?

— Потому что ты слишком стар и быстро выдыхаешься.

Саймон ухмыльнулся:

— Проницательный, как судмедэксперт!

Некоторое время они молча пили вино и слушали шум, доносящийся из ресторана.

Наконец Саймон спросил:

— Так что случилось?

Энцо отвел глаза:

— Она не хочет даже говорить со мной.

Когда он поднял взгляд, Саймон задумчиво рассматривал свой бокал, ссутулившись и как будто сразу постарев лет на десять. Много лет Энцо привычно считал его мальчишкой, с которым ходил в школу, играл в ансамбле, ухаживал за девчонками. Теперь, с чуть склоненной головой, когда-то темной бородкой, словно подернутой инеем, с поредевшими волосами, сквозь которые просвечивала кожа, с темными кругами под запавшими глазами, приятель выглядел на свой истинный возраст — почти полвека. Оторвав взгляд от бокала, Саймон осушил его одним глотком.

— Я надеялся, что-нибудь изменилось.

— С чего бы?

Это Саймон сказал ему, что Кирсти в Париже.

— Ее мать… — Саймон подозвал официанта и заказал бренди. — Ты же знаешь, мы старые друзья…

Маклеод кивнул. Он и сам не смог бы внятно объяснить, почему все вышло так, а не иначе. Все трое выросли в южной части Глазго и дружили с самого детства. Линда встречалась с Саймоном до Энцо, и у них все было вполне серьезно, пока он не уехал в Англию изучать юриспруденцию. По возвращении Саймону ничего не оставалось, как стать шафером на их свадьбе.

— Линде казалось, что-то могло измениться. В конце концов, Кирсти уже взрослая, заканчивает аспирантуру. Специализация: письменный и устный перевод. Между прочим, не всякому дают годовую стажировку в Париже, разве что на плечах не голова, а компьютер!

— Ничего не изменилось. По крайней мере для Кирсти.

— Что она сказала?

— Послала меня подальше.

Принесли бренди. Саймон задумчиво отпил из бокала.

— И что теперь?

— Домой поеду.

— У тебя же встреча с Раффином?

— Пропало настроение идти.

Саймон приподнял бровь:

— Две тысячи евро, Энцо. При твоей зарплате это большие деньги.

Энцо разозлился. Собственно, Саймон и подбил его на это пари, а потом, будучи единственным юристом из присутствующих, согласился быть судьей и хранить деньги у себя вплоть до исхода спора.

Свободных столиков под бело-полосатым тентом кафе «Ле Бонапарт» почти не осталось. Заведение пользовалось любовью как среди парижан, так и у туристов как очень французское, вернее, типично парижское. Посетителей было много, они потягивали напитки и глазели на безостановочный людской поток на площади Сен-Жермен де Пре. Уже почти стемнело, и бежевые стены старой церкви, подсвеченные прожекторами, резко выделялись на фоне темно-синего неба. Энцо отыскал столик в углу и заказал бренди. Было одиннадцать часов, он приехал с опозданием. Возможно, Раффин ушел, не дождавшись. Маклеод заверил журналиста, что тот легко узнает его по собранным в хвост волосам и седой пряди у левого виска, как-то не подумав, что окружающие видят в первую очередь здоровяка в мешковатых брюках, белых кроссовках, огромной футболке навыпуск и с парусиновой торбой через плечо, с которой он никогда не расставался. Софи поддразнивала отца, называя его старым хиппи; наверное, таким он казался большинству людей. Будучи крупным от природы и мускулистым, как спортсмен (Энцо был заядлым велосипедистом — поддерживал форму), Маклеод всегда выделялся из толпы. Он знал, что нравится женщинам, но после Паскаль не заводил романов.