Елена Ткач - Седьмой ключ

«В лес сходить? Неохота… Веточкин сарафанчик, что ли, погладить…».

Вера включила утюг, села ждать пока он нагреется и задумалась. В который раз за последние дни вставала в памяти та странная встреча на мосту у реки. Женщина в длинной юбке. Ее слова… После той встречи Вера как-будто впала в сонное оцепенение: душа томилась и все валилось из рук. Весь бодрый и радостный строй здешней жизни разладился, Вера будто бы замерла в предощущении скорых необычайных событий, которых ждала и страшилась одновременно. Ей не раз хотелось бросить все дела и, не сказав никому ни слова, отправиться в Свердловку на поиски той загадочной женщины. Ах, как хотелось! И всякий раз что-то ее останавливало. Веру охватывала робость, вовсе ей не присущая, она пасовала и оставалась сидеть в доме у озера. Суетилась, копошилась, сердилась, и толку от этих душевных метаний не было никакого…

«Что ж со мной происходит? — подумала, пригорюнившись и облокотившись о край стола. — Живу как в тумане, не человек, а какая-то сонная тетеря. Точно зельем опоили, честное слово! Дурман в голове. И еще этот дом на том берегу… Нехороший дом, зря мы с Веткой туда ходили. Жутью от него веет, как из черной дыры. Ну что за бред! Что ты все накручиваешь, напридумываешь… Старость, что ль, приближается?»

Она еще ниже склонилась над столом и с резким вскриком вскочила, обжегши руку о нагретый утюг. Выдернула шнур из розетки, убрала утюг и швырнула в шкафчик так и не поглаженный Веточкин сарафан.

— Ну что за напасть такая! — сердито буркнула вслух, разглядывая красную полосу от ожога. — Нет, надо этот день как-то переломить, а не то в пору расплакаться…

Вера нацепила босоножки, взяла полотенце и решила сходить окунуться, но едва спустилась с крыльца, как наткнулась на весьма живописную троицу, приближавшуюся к дому. Троица эта состояла из покрасневшей, распаренной от жары сестры Шуры, очаровательной рыжекудрой беременной женщины и улыбавшегося во весь свой беззубый рот прелестного создания лет пяти, которое поспешало за женщинами, потряхивая свитыми в тугие колечки легкими волосенками.

— Вот, Веруша, встречай гостей! — запыхавшись, изрекла Шура, обмахиваясь платком. — Иду себе по дороге, от жары таю, а тут — на тебе! Нежданно-негаданно! Знакомая моя, Ксения, идет себе навстречу как ни в чем не бывало с двумя чадушками: одно у нее в животе пихается, а другое у ног толкается. В городе, хоть и близко живем — не встречаемся, а тут — в глуши-то — хлоп, и чуть не лбами столкнулись! Дела-а-а…

— Здравствуйте, Вера, — с улыбкой сказала Ксения, придерживая одной рукою округлый живот. — Извините за нечаянное вторжение, Шура сказала — вы тут работаете. Мы вам не помешали?

Подоспевшее к матери существо уцепилось за ее широкую юбку и застыло, склонив набок льняную головку и выжидательно глядя на Веру, все так же сияя беззубой улыбкой.

— Какое там помешали — вы как нельзя вовремя! Я уж тут начала с тоски пропадать — по такой жаре не работается. А как тебя, чудо, зовут? — наклонилась она к улыбчивой девочке.

— Лёна! — очень серьезно представилась та хрипловатым скрипнувшим голоском и деловитым шагом направилась к Вере. — А купаться будем? — осведомилась она, запуская обе ручонки в растрепавшиеся волосики и почесываясь.

— И купаться, и чай пить. С вареньицем! — уверила ее рассмеявшаяся Вера.

Она и в самом деле была рада гостям.

И вот уж сидели они вчетвером на нижней веранде, и над чашками вился душистый горячий дымок — Вера заварила свой любимый китайский чай — жасминовый. И с первой же ложки Лёна умудрилась вся перемазаться клубничным вареньем — в этом году клубника поспела рано — Вера накануне сняла урожай и сварила пятиминутку, легкое жиденькое вареньице. Ксения невозмутимо улыбалась безмятежной улыбкой, то и дело обтирая салфеткой перемазанное довольное личико своей девочки. Шура, как водится, трещала без умолку, оседлав своего излюбленного конька и пересказывая последние театральные байки. Вера поглядывала на своих новых знакомых, любовалась их открытой ласковой улыбчивостью и втайне вздыхала, по-доброму завидуя тому светлому покою, который осенял обеих — и маму, и дочку, — покою, который, казалось, ничто не способно поколебать.

А у самой на душе все еще было неспокойно — Вера кидалась к плите, разливала чай, подкладывала на блюдца варенье, стараясь скрыть за всей этой суетой нараставшее напряжение.

Раскаленное послеполуденное солнце плавило застывшие в полном безветрии ветки, густые хвойные испарения тянулись к открытой веранде, и воздух казался разлившимся пихтовым маслом, он дрожал и качался, и Вере в какой-то момент показалось, что мир вокруг сдвинулся, раздвоился, поплыл, и она ухватилась за край стола, чтобы не упасть.