Реймонд Чандлер: Английское лето

Я почти не дышал.

— Так вы все продумали заранее?

Бессмысленный вопрос. Я знал ответ.

— Разумеется. Я давно собиралась его убить. А сегодня Эдвард был особенно гадок. Эта женщина нанесла удар по его самолюбию. Рядом с ней он опускался все ниже. Впрочем, он всегда был мерзавцем. Вот я и не выдержала.

— Однако долго же вы терпели, — сказал я.

Она еле заметно кивнула. Я услышал странный лязгающий звук, который вряд ли смогу описать. Приглушенный и невесомый, он тут же растаял в холодном свете. Звук исходил от ее длинной изысканной шеи.

— Нет, — выдохнул я, — я этого не допущу. Вы сделаете, как я скажу?

Она легким стремительным движением встала и подошла ко мне. Я обнял ее. Поцеловал. Коснулся рукой прекрасных волос.

— Мой рыцарь, — прошептала она. — Ты — мой рыцарь в сияющих доспехах.

— Но как быть с этим? — Я показал на ящик, где лежал пистолет. — Его руки исследуют на наличие следов пороха. При выстреле пороховой газ впитывается в кожу. Нужно что-то придумать.

Она гладила меня по волосам.

— Пусть исследуют, любимый. Пусть обнаружат эти следы. Я вложила пистолет ему в руку. Мой палец лежал на его пальце. Он был так пьян, что не помнил себя.

Она все еще гладила меня по волосам.

— Мой рыцарь в сияющих доспехах.

Теперь уже не я обнимал ее, а она сжимала меня в объятиях. Я медленно, очень медленно, собирал мысли в тугой кулак.

— Мало ли что покажет анализ. Кроме того, ничто не мешает им проверить и ваши руки. Поэтому нам следует сделать две вещи. Вы слушаете меня?

— О мой рыцарь! — Ее глаза сияли.

— Вымойте руки в горячей воде с каким-нибудь едким мылом. Сколько вытерпите, но не переусердствуйте, чтобы с рук не слезла кожа. Второе. Я заберу с собой револьвер. Это собьет их со следа. Вряд ли спустя двое суток анализ окажется положительным. Вы все поняли?

Она бормотала все те же слова, с тем же выражением, а глаза все так же сияли. Ее слабые нежные руки без остановки гладили мои волосы.

Ненависти к ней я не испытывал. Не испытывал и любви. Просто делал то, что требовалось.

Я взял револьвер, завернул его в розовую салфетку, которая успела пропитаться смазкой. Тщательно осмотрел ящик и сунул револьвер в карман.

— Вы спали в разных спальнях, — продолжал я настойчиво. — Он был пьян. Ничего нового, тревожного или необычного. Разумеется, вы слышали выстрел, и, кажется, примерно в это же время, но решили, что он донесся издали. Например, из леса.

Она вцепилась в мою руку. Я должен был подбодрить ее. Ее глаза молили об этом.

— Он успел порядком надоесть вам своим бесконечным пьянством. Чаша терпения переполнилась, и вы оставили его там, где он заснул, до утра, а утром старушка Бесси…

— Нет, только не Бесси, — сказала она с очаровательной твердостью. — Только не бедная старая Бесси.

Возможно, этот благородный жест должен быть растрогать меня, но я остался равнодушен.

— Главное, — невозмутимо продолжил я, — хорошенько вымойте руки, но только не обваритесь. А я заберу с собой пистолет. Справитесь?

Она снова прижалась ко мне неумело и страстно.

— А что потом?

— Потом? — Я тихо вздохнул и, равнодушный к чарам ледяных губ, отстранил ее от себя и навсегда покинул дом Крэндаллов.

Меня не трогали (или не хотели трогать) почти три недели. Неплохо для любителя, особенно в такой густонаселенной стране, как Англия.

Я гнал машину проселками, не зажигая фар. Мне хотелось думать, что между мной и остальным обитаемым миром сотни миль продуваемых ветром пространств. Я тащил чемодан сквозь бесконечные английские пейзажи, мимо полей с лениво пасущимися коровами и унылых деревенских окраин, и ни огонька не рассеивало темноту вокруг.

Добравшись до станции, я сел на поезд до Лондона. Я знал, куда идти. В меблированные комнаты в Блумсбери, к северу от Рассел-сквер. Туда, где селились одни неудачники и где никому не было до меня дела, и меньше всех неряхе хозяйке.

Завтрак — склизкое остывшее месиво — ждал на подносе у двери. На ленч здесь подавали эль, хлеб и сыр. Ужин (если вы из тех, кто ужинает) приходилось добывать самостоятельно. Если случалось возвращаться в пансион за полночь, на вас набрасывались бледные призраки Рассел-сквер. Призраки кружили вдоль чугунных оград, словно один их вид был достаточной защитой от полицейского фонарика. А после воспоминания о перекошенных ртах, изглоданных изнутри остовах и громадных пустых глазницах, в которых давно не было жизни, не давали уснуть всю ночь.