— Пусть бутылку гонит, козел!
— Справедливо.
— А ты не треплись. Коль дружки, плати за него. И женщину угостить бы мог, тоже мне джентльмен!
— Баш на баш, — усмехнулся я. — Ты мне все про него, я тебе пузырь.
— Про Пашку?! — воскликнула она с пьяной восторженностью. — Я те про него такого порасскажу, уши завянут! Сигарету давай… — Раскурила, пыхнула мне в лицо густым клубком дыма. — Поначалу приличный мужик был, в оперном театре арии пел, и вежливый такой, то меня конфетами угостит, то коньячком побалует. Соседи все ж сколько лет!
И в семейке своей души не чаял, а как случилось это , так все пошло кувырком. Жена в дурдоме, а сам в запое. — Особа разразилась кудахтающим смехом, переходящим в чахоточный кашель. — Из театра враз поперли, так перебрался на улицу глотку драть, а что напоет, то мигом на водку спустит, а не хватит, у меня займет да потом забудет. Я женщина понятливая, терпела-терпела, но сколько можно, мне самой бывает выпить нечего, не побираться же, а для панели теперь старовата буду…
— А что случилось у Гориных? — прервал я.
— Дочурка пропала, — ответила соседка. — Она у них любимица была, на вид ангелочек прямо. А уж какой ангелочек, я получше их всех знаю! Я ж сама в гостинице работала и увидела ее там как-то. Раз мужик, понимать должен, что в таком местечке девке делать… Годков-то всего тринадцать. Расплакалась Милка: «Не говори только, теть Сонь, предкам, они у меня правильные, не выдержат!» Я промолчать было хотела, всех их жалко, а потом передумала. По себе знаю, это как наркотик, разок попробуешь, потом не остановишься. И что, ты думаешь, мне наградой стало? Ни Пашка, ни Наташка, жена его то бишь, мне не поверили, обозвали б… и не здоровались больше, а с доченькой по-прежнему сюсюкались, считали, мол, несчастную девочку оболгали. А вот когда она на чем-то попалась и по подозрению в ментовку угодила, схватились за голову: где ж не доглядели и кто виноват? И искать долго не пришлось, кто же, как не б… Сонечка, всю жизнь этим промышляющая, развратила невинное дитя и толкнула на тропу порока? Они меня еще больше возненавидели, а я их — за несправедливость такую. Вот только Милка опять сухой из воды вышла, родители-интеллигенты ее пальцем не тронули, поплакали лишь вместе да побеседовали на морально-нравственные темы. Хошь верь, хошь нет, но будь у меня дочь шлюха, я б ее собственными руками задушила и не раскаялась, вишь, крест даю. — Она перекрестилась торопливым и заученным движением старой грешницы. — Любовь на все глаза застилает, — заключила после паузы бывшая проститутка Сонечка. — Милка и потом вовсю блудила, вот только из-за любви родительской глупой Пашка с Наташкой все терпели и прощали. Лишь бы она всегда была рядом, грязная, порочная, но родная. А как сбегла из дома, так и… Года полтора уж будет, а Пашка все надеется, что вернется блудная дочь, и Наташка в дурдоме лишь об этом думает, но пора избавиться от иллюзий. Если кого из наших и находят, то либо с камнем в ногах, либо головешкой обугленной. Да и хватит страстей, гони еще сигарет и бутылку, как обещал, а Пашку в подземном переходе отыщешь, он там свои песни горланит, знаешь, на площади, где памятник козлу этому. — Она объяснила жестами, и я понял. — А хочешь, заходи, я теперь недорого беру, поизносилась малость.
Я уклонился от приглашения, но на бутылку дал без обмана. «А ведь когда-то на нее клевали мужики, — размышлял я, глядя на вышедшую в отставку Сонечку. — И Вальку Гуляеву, если не остановится, ждет такая же участь. А вот Людмила Горина, шагнувшая на тот же скользкий рискованный путь, оказалась хитрее. Гораздо хитрее».
Подземный переход был пуст, если не брать в расчет прикорнувшего на ступенях бомжа. Я растолкал его:
— Певца не видел?
— Пал Николаича, что ли? — спросил похожий на неопохмелившегося Льва Толстого старик. — Бывал сегодня. Попел чуток. А потом подходит такой в кожанке, заказал «Таганку». Пал Николаич несколько раз на совесть отработал, тот аж прослезился, ну и выделил на пузырек.
— А я вот на «Мурку» рассчитываю. Где мне его найти?
— Ясно где. Заглядывал в распивочные через квартал? — прохрипел старик.
— Собираюсь. Благодарю.
— Ты б на хлебушек дал, мил-человек. Благодарностями сыт не будешь.
— Пьян тоже. — Я немного подумал и выделил потомку великого графа на четверть водки.
Он пообещал помолиться за меня и, кряхтя, покарабкался к выходу из подземного перехода. Только тут я обратил внимание, что у старика не было обеих ног.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу