Сергей Владимиров - Бог жесток

— Мои поздравления, — произнес я.

— Спасибо, — смущенно поблагодарил Валерий Игоревич. — У меня множество новостей, и не знаю, с чего начать. Федор Пырин… Его спасти так и не смогли.

— Когда?

— Сегодня ночью. На несколько минут пришел в сознание и стал звать священника. Только на это его и хватило. Хотели допросить, но без толку.

— Весело, — сказал я.

— Веселее не придумаешь, — подтвердил Голубев. — Он был единственным, кто мог вывести нас на убийцу. Кстати, «пальцы» на найденном в доме карабине принадлежат Александру Солонкову. А вот что касается отпечатков на кейсе, в котором лежали «доллары» за похищение… — Следователь не к месту замолчал, и я разозлился на него за проявившуюся склонность к подобным дешевым трюкам. — Вы крепко стоите на ногах? Там отпечатки и Солонкова, и Пырина, и… Кого бы вы думали?

— Олега Пастушкова, — безапелляционно заявил я. — Но как это выяснили, ведь Пастушков не привлекался?

— Людмилы Гориной, — опроверг Валерий Игоревич. — Когда она проходила по делу Александра Солонкова, ее отпечатки взяли. Но никто и представить не мог, что они всплывут в связи с нынешним делом.

На ногах я стоял крепко, однако ладонь, в которой была телефонная трубка, стала вдруг неприятно влажной.

— Вы нашли Горину? — лихорадочно пробормотал я.

— К сожалению, — неторопливо произнес следователь. — Этого не могут сделать уже полтора года. Именно тогда она пропала. Ушла из дома и не вернулась.

Я ждал, что же он скажет дальше, но следователь хранил молчание, видимо ожидая, как буду реагировать я. Ни мыслей, ни версий соответственно у меня не было, да и приди мне в голову что-то стоящее, я бы вряд ли поделился с Валерием Игоревичем. Дело не в том, что я не доверял ему и что у меня были на то причины, просто небезосновательно полагал, что на данной стадии расследования надо опасаться любой утечки информации и посвящать в дело лишних людей опасно для них же самих.

— Евгений… Не знаю, как вас по отчеству… — запнулся Валерий Игоревич.

— Не столь важно, — поспешно ответил я.

— Евгений! — почти что воззвал Голубев. — Не подумайте, что я отступаю. Это дело действительно не дает мне покоя, и я не успокоюсь, если не докопаюсь до истины… Но…

«Вот и началось», — подумал я и представил, как на другом конце провода отчаянно краснеет и потеет интеллигентный следователь.

— Но… — повторил он с извиняющейся интонацией. — У меня в ведении масса других дел, от которых меня никто не освобождал. Не могли бы вы съездить к родственникам Гориной и поговорить с ними? Если вы согласны, я продиктую адрес.

О таком доверии мог мечтать любой частный сыщик, и я не был исключением из общего правила, но казалось все это уж слишком подозрительным. Тем не менее я выразил горячее желание действовать и записал адрес Гориных.

— Будьте осторожны, — благословил меня Валерий Игоревич.

— А вы подозреваете, что мне может угрожать опасность? — поддел его я.

— Я не обладаю такой информацией, — уловив издевку в моем вопросе, коротко сказал Голубев. — Но в нашем деле можно ожидать всякого.

Пожелав мне удачи, следователь опустил трубку. Я бы не сказал, что он обиделся на меня за мою резкость. Он говорил по-прежнему доброжелательно, голосом человека, у которого в личной жизни все складывается хорошо, а остальное не имеет существенного значения.

Серая панельная коробка ничем не выделялась среди прочих строений микрорайона, но, по поверью, черти заводятся как раз в тихом омуте. Лифт не работает, клетка за клеткой штурмую грязную лестницу, от мусоросборника разит нечистотами, между седьмым и восьмым этажом пугаю любителей скоропалительного секса.

Пронзительно верещит звонок, но в квартире еще громче вопит радио, и я уже думаю, что невозможно так долго находиться в подобном бедламе, если, конечно, ты до сих пор не труп. Зато отворяется соседняя дверь, и особа женского пола в яркой петушиной раскраске, с рыжими нечесаными космами и не вполне трезвая уже с самого утра, начинает посредством куцего веника выметать сор из своей квартиры в сторону квартиры Гориных. Меня она старательно не замечает даже в тот момент, когда, закончив со столь сомнительной уборкой, достает из кармана кусок мела и выводит им на двери соседей грязное ругательство.

— Враги? — полюбовавшись написанным, спрашиваю я. — Не на живот, а на смерть?

Особа приближает ко мне размалеванное отечное лицо, в рыжих раскосых глазах пляшут черти.