Яна Ржевская: Дорогой Жан…

Жавель

Резолюция: Удовлетворить прошение г-на Мерсо о восстановлении на службе с возвращением прежней должности старшего инспектора по уголовным делам. Лавиньи

Довольны, Клод? И переделайте это проклятое прошение в приличный вид, пока оно никому не попалось на глаза!

Господин Гренобль,

Письма, которые вы получите вместе с этим, последним посланием, без сомнения объяснят вам произошедшее и прольют свет на то, что случилось в Сен-Бьефе сорок три года назад, в октябре 1890 года. Со своей стороны, я хочу сделать все возможное, чтобы облегчить работу служителей правосудия, которым придется расследовать эти события. Настоящим письмом я, Жан Дуаньяр, последний владелец усадьбы Дуаньяров, заявляю, что виновен в смерти своей кузины Люси Ламбер, своего брата Жака Дуаньяра, а также Мадлен Роже и еще одной девушки, имя которой, к сожалению, забыл. Я также заявляю, что невиновен в смерти служанки Жюстин Карабуш и еще двух девиц, погибших в окрестностях Сен-Бьефа этой осенью. Это письмо будет получено вами, господин Гренобль, когда я уже не смогу дать более подробных объяснений, но я уверен, что для вас не составит труда разъяснить всем заинтересованным лицам суть той давней истории.

В октябре 1890 года мне было двадцать лет, я готовился к поступлению в Медицинскую Академию, изучал, по мере возможности, семейное дело по производству кальвадоса и все глубже погружался в безумие, причину которого не знаю до сих пор. Возможно, это было следствием органического поражения мозга в результате перенесенных в детстве припадков, но ни подтвердить, ни опровергнуть это я не могу, да и какая разница? Полагаю, моим родителям следовало заподозрить неладное, когда я начал экспериментировать с ядовитыми веществами, ставя опыты на крысах, но поначалу эти опыты казались достаточно безобидными, а позже я научился хорошо скрывать их особенности и результаты. Впрочем, о собаке своего брата Жака я сожалею. Если бы я знал, что он будет так переживать ее смерть, то постарался бы найти другой объект эксперимента.

Итак, в октябре 1890 года я впервые встретил свою кузину Люси Ламбер, приехавшую к нам в гости по приглашению моей матери. Вскоре между мной и Жаком возникло соперничество из-за Люси, которая поначалу не отдавала предпочтения никому из нас. Я утверждаю, что смерть Люси – случайность. Я не хотел и не собирался убивать ее во время нашего последнего свидания, это было почти нечаянное движение, я толкнул ее в приступе ярости, она поскользнулась и упала виском на камень. Сейчас, вне досягаемости правосудия, мне нет ни малейшей нужды лгать, и потому я признаюсь, что смерти двух других девушек были осознанным актом. Это была попытка снова испытать то мучительно-сладостное удовольствие, охватившее меня, когда я держал в руках свою мертвую кузину, которая уже не могла предпочесть мне моего брата – мою тень, второе «я», чье существование все чаще приводило меня в бешенство. Умом я понимал, что совершаю преступление, даже сожалел об этом, но остановиться… Остановиться я не мог и не хотел.

Жак, разумеется, зная меня лучше, чем кто-либо, вскоре догадался обо всем и решил прекратить происходящее. Я же настолько не ожидал от него предательства, что был совершенно и искренне поражен и даже испуган. Мои воспоминания о том дне до сих пор туманны, но я виновен – это безусловно. Налетевшая внезапно буря довершила начатое, но когда нашу лодку выбросило на скалы, Жак уже был мертв, а я в беспамятстве. Вы знаете, господин Гренобль, что очнувшись, я назвал себя Жаком. Это было почти бессознательное следствие того ужаса, что я испытал, разбивая свое отражение. Притом я любил брата настолько, насколько вообще способен был кого-то любить. Именно его – мое второе «я». И я не солгал, назвавшись Жаком, я действительно чувствовал себя им, спрятавшись в него, как улитка прячет мягкое уязвимое тело глубоко в панцирь. Жак был здоров, Жак был правильным… Будучи Жаком, я мог не убивать.

Я прожил сорок три года, став Жаком Дуаньяром не по имени, но по сути: характером, образом мыслей, манерами и склонностями. Жан Дуаньяр, убийца и урод, погиб на скалах Эрбийон.

Остальное вы, наверное, уже знаете. Спустя сорок три года назад я вернулся в родовой дом, чтобы умереть, но вместе со мной – как я думал – в Сен-Бьеф вернулась смерть. Господин Гренобль и все, кто читает это письмо, повторяю: мне нет нужды лгать. Я полностью и безусловно убежден, что смерти этих девушек – дело рук доктора Мартена. Полагаю, я стал бы идеальной кандидатурой на роль убийцы для полиции: безумный, больной, с темным пятном в прошлом. Жак, разумеется, не мог правильно оценить действия Мартена, но я убежден, что в обезболивающих пилюлях, которые вы найдете в этом письме, содержится наркотическое вещество, влияющее на сознание. Единственное, чего не предусмотрел Мартен, так это того, что хрупкая оболочка Жака не выдержит напряжения и лопнет, пробудив меня.