Яна Ржевская: Дорогой Жан…

Твой брат Жак

Жак, ты дурной мистик. Он посчитал пульс и проверил зрачки. Как можно быть таким болваном? И это ты, всегда гордившийся своим рационализмом. Лучше подумай, зачем ему это. Подумай. Просто подумай.

Ж. Дуаньяр

Дорогая Ортанс,

Я снова в Кане, теперь уже с инспектором Мерсо и его другом, господином Жавелем, тоже работающим в полиции. Инспектор временно оставил службу, но я уверен, что он вернется, когда это дело будет закончено. А закончиться оно может лишь торжеством правосудия. В последнее время я много думал, Ортанс. Я теперь постоянно думаю об одном и том же: почему Бог позволяет твориться подобному злу? В детстве моя вера была чиста и лишена сомнений, но сейчас она подвергается испытанию. И мне кажется, что я нашел ответ, который подходит лично мне и позволяет не разувериться в справедливости и милосердии Господа нашего.

Мир вокруг, моя любимая кузина, принадлежит людям, так же как и Господу, и истребить в нем все зло означало бы лишить нас, его детей, права выбора между злом и добром, и мужества защищать свой выбор, и веры в справедливость, которую творим мы сами. Когда дитя мало и неразумно, родитель убирает с его пути все, обо что ребенок может пораниться. Но малыш взрослеет и должен учиться тому, что мир бывает опасным и жестоким. Он должен сам, своей волей и трудом сделать этот мир лучше, защитить обиженного, помочь попавшему в беду, отказаться от выгоды, способной повредить кому-то. Я знаю, Ортанс, ты поймешь меня, хотя я пишу путано и невнятно. Если бы в мире не было зла, как мы могли бы оценить добро? Это слабое утешение, когда смотришь в глаза матери, потерявшей дочь, но не будь его – как жить дальше? Улыбнись, милая сестричка Ортанс, над моими рассуждениями, потому что у меня тяжело на сердце и я хочу согреть его воспоминаниями о твоей улыбке, как будто увижу ее за много миль вдали.

Сейчас, пока я пишу тебе письмо, мои старшие товарищи второй час сидят в номере инспектора и разговаривают. Господин Жавель встретил нас с инспектором на вокзале, и я снова поразился, как могут дружить настолько несходные между собой люди. Думаю, Ортанс, что втроем мы представляем собой еще более странное зрелище. И можно ли поверить, что вся цепочка случайностей, которая свела нас в отеле Кана – и вправду не более чем цепочка случайностей? Многолетние неустанные поиски инспектора, преданная дружба господина Жавеля, архивный запрос, выпавший именно мне, дневник несчастной демуазель Сантери, вернувшийся к ее семье спустя несколько лет после смерти хозяйки… Разве может все это быть простым совпадением вероятностей? Нет, Ортанс, я твердо верю, что сама жизнь сопротивляется смерти, а добро борется со злом. Не всегда это происходит вовремя, не всегда можно исправить уже случившееся, но все-таки мы, люди, чаще выбираем добро, и это дает надежду и веру.

Наверное, я утомил тебя философскими рассуждениями, Ортанс, но ты ведь слишком добра, чтобы упрекнуть в этом своего верного Ланцелота. Я благодарю бога за то, что у меня есть ты и тетушка, ведь когда так близко сталкиваешься со смертью, начинаешь еще больше ценить близких. И главное, ради чего я пишу тебе это письмо, выполняя обещание рассказывать обо всем, что случается в ходе нашего расследования. Пока мы с инспектором были в Тулузе, господин Жавель подал запрос в медицинский департамент о врачах, получивших лицензию на частную практику в регионе за последний год. Сейчас передо мной лежит список из восьми имен, а еще есть описание внешности и настоящая фамилия… В этот раз мы найдем его, Ортанс! Мы обязательно его найдем.

Твой любящий кузен Андре

Жан,

Вот и осень близится к концу. Я снял зимние ставни с окон в спальне. Подозреваю, что мне они уже не пригодятся, зато вечерами дольше видно закат. Я не знаю, сколько еще выдержу. Помнишь плотину в Голландии? День за днем, ночь за ночью она сдерживает напор воды, вот и я, как та плотина, еще держусь, но уже размыло течь, и вода сочится такой тонкой безобидной струйкой… Скоро море обрушится на спящий город всем своим ужасом.

Жан, я снова видел Люси. Не знаю, был ли это сон или явь. Она шла по той же дороге, что и прошлый раз, на ней был ни разу не виденный мною голубенький плащ и коричневые осенние ботинки. Ах, она обернулась, глянула на меня с испугом и прибавила шаг, взявшись за широкий воротник плаща, словно хотела плотнее закутаться в него. Ты скажешь, что я безумец? Я помню, что ее нет. Конечно, помню! Но я уже видел ее когда-то наяву, целых два раза. Это был вечер, но сумерки не могли скрыть от меня Люси, это точно была она, с ее милой, чуть удивленной улыбкой и нежным взглядом… Но когда я пытаюсь вспомнить еще что-то, голова болит так, что в глазах темнеет.