Дана Арнаутова: Дорогой Жан...

15 август 1933 года, Сен-Бьеф, Нормандия

Дорогой Жан,

Думал ли я, что когда-нибудь вернусь в Сен-Бьеф? Нашему дому, конечно, дорого стоили четыре десятилетия без хозяйской руки и присмотра. Крыша в столовой течет, так что пол там совсем сгнил и вот-вот провалится. Мебель изъедена жучком, а ступени рассохлись и скрипят под ногами. Впрочем, в этом скрипе есть что-то умиротворяющее. Да и мне ли жаловаться? Прадедушка Ребеф строил на века, дом вполне простоит еще несколько лет, а это куда больше, чем нужно. Жаль, что книги в библиотеке отсырели, но я не так уж много читаю: голова в последнее время болит все чаще и глаза слезятся. Не те мигрени, что мучили нас в молодости, но тоже ничего приятного. Люди совсем не изменились, словно я никуда и не уезжал. Война пронеслась над Нормандией огненным валом, по счастью, не сильно затронув нашу деревню. Разве что женщин в черных платках стало куда больше, чем раньше. Но кальвадос в кабачке дядюшки Клоделя по-прежнему крепок, а по воскресеньям на лугу за церковью все так же пляшет молодежь. Ты никогда не любил этих развлечений, помнишь? А глядя на тебя, и я стеснялся пригласить на танцы какую-нибудь девицу из деревни. Потом появилась Люси — и нам обоим стало не до других девушек. Люси. Даже сейчас ее имя обжигает застарелой болью. Почему я тебе пишу? Не знаю. Я не настолько безумен, чтобы ждать ответа. И все же… Может, потому, что мне больше некому написать. Нельзя всю жизнь ненавидеть собственное отражение в зеркале лишь потому, что оно у нас одно на двоих. Или можно?

18 августа 1933 года,

Тулузский департамент полиции, Пьеру Мерсо,

Старшему инспектору по уголовным делам

Из Главного архива Министерства полиции

Младший архивариус Андре Легран

Господин старший инспектор,

В ответ на ваш запрос от 10 августа сего года высылаю вам копии уголовных дел, соответствующих указанным параметрам, за период с 1925 по 1932 год. Все жертвы — светловолосые женщины не старше двадцати пяти лет, белокожие, голубоглазые. Умерли в результате различных причин, в том числе выглядящих как естественные. Следов полового насилия на трупах не обнаружено. Предоставить вам более ранние материалы не представляется возможным, так как значительная часть архивных данных до 1925 года была утрачена в результате реорганизации архивов и неаккуратного хранения.

P. S. Ваша догадка поистине поразительна. Сложно поверить, что никто не видел этого раньше, но, похоже, так и есть. Это, несомненно, один и тот же человек, страдающий психическим расстройством, понуждающим его к убийству. И это чудовище вряд ли остановится! Господин инспектор, прошу прощения за смелость, но я позволил себе на основании изученных архивных дел сделать собственные выводы и льщу себя надеждой, что они могут оказаться для вас небесполезными. Впрочем, вы наверняка придете к ним и сами. На прилагаемой карте я отметил места совершения преступлений в хронологическом порядке. Он движется! Точнее, переезжает, пытаясь скрыть свои чудовищные деяния. Все преступления совершаются осенью, каждый раз в определенном радиусе от небольшого провинциального городка, на фермах и хуторах. В некоторых случаях смерти выглядят как самоубийство либо убийство с целью ограбления. Но я уверен, что это он!

P. P. S. Господин инспектор, я был бы чрезвычайно благодарен, если бы вы сочли возможным объяснить, как именно вам удалось прийти к таким точным и ясным соображениям по поводу личности преступника. Видите ли, я намереваюсь в следующем году поступать на юридическое отделение Сорбонны.

20 августа 1933 года, Сен-Бьеф, Нормандия

Дорогой Жан,

Сегодня пол в столовой наконец-то провалился. Пятый день льют дожди, а вчера даже пошел град. К счастью, мелкий и совсем ненадолго. Я не устаю благодарить судьбу за то, что камин в спальне в полном порядке. Сначала он дымил, пришлось плеснуть керосина и пожертвовать несколькими томами Ларошфуко, которыми ранее не побрезговали мыши. Но это в прошлом. Сейчас в нашей спальне особенно уютно, как бывает всегда, когда сидишь у огня, а за окном идет дождь. Я нашел в кладовой запас свечей и отличную керосиновую лампу: она совсем не коптит и дает столько света, что я с легкостью читаю остатки Ларошфуко. Как же мало нужно человеку! Тепло, мягкое кресло, прекрасная книга… Луиза Ренар, внучка старой Мадлон Ренар — помнишь Мадлон? — приносит мне молоко, свежий хлеб, яйца и сыр, а в погребе еще остался ящик кальвадоса. Тратить такую выдержку на больного старика — почти кощунство, но кто оценит вино, сделанное Дуаньярами, лучше Дуаньяра? У этого кальвадоса вкус солнца и юности, после глотка он обволакивает небо и остается надолго, как вкус первого причастия.