В тот год рано выпал снег. Его было немного, но он лежал на крышах, на карнизах, на ветвях деревьев, которые стояли голыми после необычно сильных осенних ветров. На контрасте с ним все остальное казалось темнее — вода в реке, закопченный камень старых мельниц, домики рабочих в деревне. Небо закрывали свинцовые тучи, но сверху их подсвечивало солнце. В итоге свет рассеивался, не оставляя теней. Воздух был холодным, бодрящим и щипал нос. Снег замерз и хрустел под ногами.
В школе была утренняя перемена, и все вышли на улицу. Наши голоса далеко разносились в морозном воздухе, а пар от дыхания плыл над головами, как дым из пасти дракона. Я заметил, что Питер стоит у ворот в окружении группы парней. Когда я подошел, было уже поздно. Вряд ли можно было найти более опасную компанию, чтобы хвастаться татуировкой. Три брата Келли и несколько их друзей, все — неприятные типы. Мы общались с Келли только потому, что они, как и мы, были католиками. Нас всех заставляли стоять на холоде, пока протестанты не закончат утреннюю молитву. В таких условиях даже враги чувствуют, что у них есть что-то общее. А так Келли были плохой компанией. Четыре брата, один еще не учился в нашей школе, потому что был младше всех. Дэниэл и Томас — примерно моего возраста, с разницей в год. И Патрик — на год старше. Говорили, что их отец связан с какой-то известной эдинбургской бандой, что он сидел с тюрьме. По слухам, у него был шрам, который тянулся от левого угла рта до мочки левого уха, как продолжение нижней губы. Сам я никогда его не видел, но легко мог представить по описанию.
Кэтрин оказалась у ворот раньше меня. Она уже тогда начала защищать Питера. Она была младше меня, примерно одного возраста с братом, но опекала нас по-матерински. Причем ничего сентиментального в этом не было. Она опекала нас свысока, даже грубовато; возможно, так же поступала ее мать. Кэтрин скорее могла дать пинка под зад и наорать, чем предупредить или, не дай бог, похвалить.
Я подбежал к воротам как раз вовремя, чтобы увидеть, с каким удивлением она смотрит на татуировку Питера. Мы же ничего ей не рассказывали. Она взглянула на меня, и я сразу понял, как она обижена. Мой брат тем временем стоял без куртки, с закатанным рукавом. Даже братья Келли, которых трудно было удивить, глазели на него разинув рот. Первым выгоду в ситуации увидел Патрик.
— Тебе попадет, когда об этом узнают, дурачок, — сказал он. — Кто это сделал?
— Секрет! — Питер принялся опускать рукав, но Патрик схватил его за руку.
— Тут работал мастер, верно? У него теперь будут проблемы. Тебе сколько, пятнадцать? Ты должен был получить разрешение родителей! — и старший Келли злобно рассмеялся. — Но родителей у тебя нет, так что это будет нелегко.
— Лучше быть сиротой, чем иметь отца, который в тюрьме сидел! — голос Кэтрин словно прорезал смех парней. Патрик хмуро взглянул на нее:
— Заткнись, ты, мелкая тварь!
Он сделал шаг к ней. Я сразу же встал между ними.
— Сам заткнись, Келли.
Патрик уставился на меня своими бледно-зелеными глазами. Он был уродлив: рыжие волосы, кожа цвета овсянки, вся в веснушках. Сейчас он явно пытался просчитать последствия нашего столкновения. Патрик был рослым, но я ему ни в чем не уступал.
— Тебе-то что? — наконец спросил он.
— Не люблю, когда ругаются.
Кто-то из парней рассмеялся. Старшему Келли это не понравилось.
— Заткнитесь! — прикрикнул он на братьев. Потом повернулся ко мне:
— Значит, в Дине всем разрешают делать наколки? — я не ответил, и он усмехнулся:
— У меня такое чувство, что дурачок будет по уши в дерьме, если ваши все узнают.
— Откуда они все узнают?
— Кто-то может им сказать, — и Патрик улыбнулся особенно мерзко.
— И кто же?
Он перестал улыбаться, наклонился ко мне:
— Например, я.
Я не шелохнулся, только сморщился: зубы у него были плохие, и изо рта воняло.
— Только трусы бегут докладывать.
— Ты что меня, трусом назвал?!..
— Тебя я никак не назвал. Трус выдаст себя своими действиями.
Ярость и унижение от того, что кто-то оказался находчивее, придали Патрику сил.
— Мы посмотрим, кто тут трус, — он кивнул в сторону моста, который соединял город с западными окраинами. Как я узнал гораздо позже, это была предпоследняя работа знаменитого Томаса Телфорда.
— Снаружи моста прямо под парапетом идет уступ. В ширину он дюймов девять. Встречаемся на мосту в полночь — ты и я. Посмотрим, кто сможет там пройти.
Я поглядел на мост. Даже отсюда было видно, что по всей длине уступа намерз снег.
Читать дальше