Александр Тамоников - Бандеровский схрон

Дернулся чернявый мужчина в засаленном пиджаке. От резкого движения со ствола берданки свалилась шляпа с узкими полями. Крикнуть он не успел. Нож впился в шею, из глубокого разреза хлынула густая кровь.

Коротышка Фадей Горбаш отпрянул, чтобы не залило.

Мужчина извивался на дне канавы, держался за горло, зажимал рану, пытался кричать, но не мог. Глаза его остекленели, он застыл со скрюченными пальцами.

Фадей присел на корточки, примерил шляпу, повернулся к Богдану Клычко, маячащему за деревом. Мол, как? Тот оскалился, помотал головой. Горбаш пожал плечами, сбросил с головы шляпу.

Хлопцы, пригнувшись, пробегали мимо. Они приседали за кустами и деревьями, охватывали табор с двух сторон. Было тихо. Значит, второй дозорный тоже снят. Невелика наука.

За деревьями, сползающими в лощину, различался глухой шум. Бренчала посуда, доносились приглушенные голоса. Лошади всхрапывали, перестукивали копытами.

В таборе действительно было шесть крытых повозок, старых, дышащих на ладан. По одной лошади на каждую. Доходяги, старые измученные клячи, из которых даже суп толком не сваришь. Кибитки были завалены тюками, чемоданами. Лошадей цыгане не распрягали, наверное, собирались отправляться в путь. Они завязали им морды, чтобы не ржали.

Опускались легкие сумерки. До темноты оставалось не больше часа.

Люди сновали вокруг кибиток снулыми тенями, что-то делали. Приглушенно говорили женщины, доносились негромкие детские голоса. Заплакал грудной младенец, но его быстро угомонили.

Горел костер, обложенный камнями. Дрова были разложены по большой площади, чтобы дым не поднимался. У огня еще грудились молчаливые люди – женщины в платках и серых юбках, бородатые мужчины в кофтах и пиджаках.

Бабула усмехнулся. Попались на крючок! Почему вы такие невеселые? Где же шум, гам, базарная ругань, бусы гирляндами, цветастые юбки, песни с танцами, гитарные переборы, прыжки через костер? Чахлые вы какие-то.

К костру подошел мужчина с ведром, залил огонь. Цыгане пришли в движение.

Люди Нестора выросли вокруг них как мухоморы после дождя! Сам он с автоматом наперевес шел первым, за ним еще трое – Клычко, Буткевич, Горбаш. Остальные отрезали тыл.

Табор в испуге замолк, даже лошади перестали фыркать. Цыгане отступили от костра к кибиткам, сбились в кучку. Захныкал ребенок, ему заткнули рот. Женщины обнимали детей, пытались задвинуть их за спины. Оружия у цыган не было.

Затрещал кустарник слева и справа. Появились Коваль и Зозуля с «ППШ».

Бабула остановился, оглядел испуганных цыган. Какие же это люди? Животные!

– Здравствуйте, достопочтенные, – вкрадчиво сказал он. – Добрый вечер, как говорится. А что такие невеселые? Куда путь держим?

Расступилась толпа, вышел цыганский барон, маленький, щуплый, видимо, самый авторитетный в этой своре. Усы действительно роскошные. Он был напуган, но вида не подавал.

– Вы кто? Что вы хотите? Мы никого не трогаем. – Цыган говорил по-украински, хотя и с напрягом.

– Мы советские партизаны, – пошутил Бабула. – Представьтесь, многоуважаемый. Кто вы, куда направляетесь, что перевозите? А мы решим, что можем сделать для вас.

Толпа зашевелилась, неуверенно заулыбались бородатые мужчины, которых Бабула насчитал человек восемь. Барон с усилием сглотнул, немного расслабился.

А ведь поверили!

– Боже… – прошептал усатый цыган. – Простите нас, вы так внезапно появились. Мы идем из Рахановки, третьего дня вышли. Хотим пройти через линию фронта. Она же где-то близко. Меня зовут Лачо. Здесь семьи Годивяра, Сахиро и Шуко. Их жены – Рада, Патрина, Зита. Помогите нам, проведите к советским. Мы поможем вам, поделимся продуктами. У нас есть немного соленого мяса, овощей, хлеб.

Бабула засмеялся, холодно, с прищуром глянул на барона. Заржали хлопцы, стоящие сзади, Зозуля с Ковалем на склонах.

Барон Лачо побледнел и уставился, не моргая, на нож в руке у Горбаша, которым тот зарезал часового.

Истошно заголосила какая-то женщина.

– Молчать! – рявкнул Бабула, и наступила оглушительная тишина. – Хорошо, мы не советские партизаны. Это была шутка. Стоять! – Он уловил движение в толпе. – Никому не расходиться, господа! Еще одно движение, и мы стреляем!

– Пощадите. – Старик Лачо свалился на колени, умоляюще воздел руки. – Убейте меня, а этих людей не трогайте, пощадите.

– Ладно. – Бабула поморщился. – Мы сегодня добрые, старик. Ваши шмотки и еда нам не нужны. Тащи золотишко, деньги, побрякушки, какие есть. Только не води меня за нос, не говори, что ничего такого у тебя нет! Чтобы у вас, да не было? Все тащи. Мы проверим. Если что не отдашь, то убиваем, не раздумывая, и тебя, и весь табор!