Андрей Воронин - Комбат. Восемь жизней

— Да ты умом уже тронулась — откуда здесь еноты? Зачем мне енот — тут и трикотажной шапки много, бейсболки на все сезоны достаточно! Иди поспи, Мариша, что-то ты мне последнее время не нравишься, и впрямь переработалась.

— Хоть ты и Пигмалион, Зернов, а мозги у тебя, как у Незнайки! — прошипела в ответ девушка. — «Великий лекарь органично сочетал в себе черты героев древнегреческого эпоса и коротышек из Солнечного города, придуманного советским писателем Николаем Носовым» — вот уж точно о тебе. Хотя и здесь оговорочку сделаем: хирург, ты конечно, крутой, только не лекарь, а калекарь… Не морщись, не воняет! Лечением страждущих ни ты, ни я давненько не занимались. Надька не в счет, ей просто не повезло. Да и вылечить ее ты не смог, скоро и меня до безумия доведешь, — пафосную речь девушка сопровождала резкими взмахами рук. — Енот — собачка, твой сынок Петя ее каждый день за ушами треплет. Песик-аутсайдер, которому собачья стая фарша из Наденьки даже попробовать не дала. Он уязвимый и доверчивый, беспородный, но с кровью чау-чау — лохматенький. Ты, доктор Зернов, после смерти Нади ни разу не взял в руки скальпель. Теряешь квалификацию… Итак, составляем план на вечер. Ужинаем, потом я, как всегда, кормлю Петю и пробую разговорить его, ты моешься к операции. Собачку сама в тихий час и поймаю, и почищу, и побрею. С восьми до одиннадцати операция, потом ночь, любовь, а утром обход и деловые переговоры… От нашей коалиции говорить буду я. И требования твоей бывшей выдвигать — тоже я.

— А не круто ли виражи заворачиваешь, Мариша? Хоть Светлана и бывшая, но все же моя, — Кирилл возражал скорее из чувства противоречия, чем из желания действовать самому.

— Ночью обсудим, когда Енота перекроим. Давай, дружище, настраивайся на работу. Завтра решающий день. Если твое мастерство не подвигнет Светлану на солидную прибавку к жалованью и приглашению помощников, я увольняюсь по собственному желанию. И уезжаю… В Сибирь на золотые прииски…

Кирилл понимал, что средств и у Марины и у него достаточно, чтобы запросто устроиться в любой стране. Но очень грела мысль о том, что если потерпеть еще года два, то можно жить богато и нетрудно. И еще — в этом доктор уже не раз признавался самому себе — ему нравилось экспериментировать на живых существах, не согласовывая своих действий ни с кем. Нравились уроды: они появлялись из-под его скальпеля и могли оставаться дееспособными годами благодаря умелому уходу и правильному выхаживанию. Нравилось работать с Мариной Левко, которая набиралась опыта и ассистировала за операционным столом, словно его вторая пара рук. Важным было и то, что не существовало этических норм, материальных проблем, ненавистных руководителей и бездарных подчиненных. Зато имелась отличная аппаратура и эксклюзивные медикаменты.

Нет, он, Кирилл Николаевич Зернов, не был Франкенштейном-фанатиком или халтурщиком, стремящимся «накосить» зеленых. Он был гениальным хирургом, доктором Пигмалионом, создающим наравне с природой собственных Галатей.

Бледный, исхудавший Петька по-прежнему молчал. Тетя Марина, приносящая ему еду, всякий раз пробовала шутить, щекотать, что-то рассказывать. Он слушал и не слышал ее. Все казалось ему каким-то ненастоящим: собаки, весело окружающие тетю Марину, бросающую им мясо и льющую воду в миски; папа, иногда садящийся на корточки рядом с креслом-качалкой и ставящий, совсем как дома, точки и палочки на его лице темным фломастером; мама с такими пустыми глазами, запомнившаяся под мерзкой волосатой спиной дяди Вани…

Когда ненастоящие люди одолевали своим навязчивым мельканием перед глазами, Петя жмурился и пытался обратиться к тем, вспоминать кого было не страшно и не больно. На секунду ему удавалось вызвать образы доброй тети Гали и ее веселой дочки, больших военных дяденек Бориса и Андрея, дедушки Юры, обучающего стрельбе. Но эти защитники, как их мысленно называл Петя, появлялись вдалеке, мелькали и исчезали, так и не начав отодвигать равнодушную маму и очень настоящего, разговаривающего папу. Видения напоминали мультфильмы. Петька по ним очень соскучился. Только в мультиках можно было самому включить, выключить, перемотать назад или вперед, если что-то не нравилось. С «гостями из видений» так не получалось. Приходилось сосредоточенно ждать, пока люди-призраки появятся или уйдут с мысленного экрана. И он ждал, глядя прямо перед собой или закрыв глаза, послушно открывая рот, если тетя Марина протягивала ложку с кашей. Иногда кивал ей, улыбался подбегающему Еноту, лохматому и торопливому. Даже гладил его, легко прикасаясь к растрепанной шерсти, полной колючек и другого мусора. Сегодня Енот не пришел, хотя его неуверенное потявкивание с утра слышалось во дворе. Тетя Марина наливала воду в собачью миску, бросала псу комочки каши, зачем-то надела на него поясок от халата и увела в дом. Потом Петя дремал и ждал, когда мокрый нос ткнется ему в ладошку, шершавый язык лизнет пальцы. Не дождался — собака забыла о нем.