Николай Иовлев - Поединок

— Сливаемся на нем! — слышу голос Диспетчера, метнувшегося в сторону набирающих скорость вагонов, расталкивающего мешающих людей.

Ничего не понимаю… Как он собирается стать пассажиром этого состава? Ведь двери уже закрыты, и поезд наращивает обороты. Прыгнуть на крышу? Зацепиться за буфер? Но это совершенно невозможно!

— Делай, как я!..

Совершив несколько прыжков в одном направлении с убегающей в тоннель и к тому же все резвее набирающей скорость электричкой, двумя ударами пистолетной рукоятки Диспетчер разбивает стекло одного из вагонов, которое, однако, не обваливается лавиной осколков, а лишь зияет прорубленными в нем лучистыми брешами. На бегу, чуть отклонившись от края платформы — для того, чтобы, как выясняется уже в следующее мгновение, набрать разбег, Диспетчер, прибавив скорости, устремляется прямо на разбитое окно вагона. В прыжке он сметает остатки стекла бронированным шлемом. Только мелькнули ноги — и все, нет Диспетчера: он уже внутри вагона.

Восхищаться этим фантастическим номером мне некогда: электричка уходит. Вложив в сумасшедший спурт максимальные возможности своего тела, в течение считанных мгновений я бегу рядом с разбитым окном, отталкиваюсь от платформы и буквально влетаю в вагон за пару метров от обреза тоннеля — боком, выставив вперед руки, а ногами ударяясь о перегородку между стеклами, а потом и о чьи-то головы…

Шмякнувшись на пол вагона неуклюжей тушей, поднимаю голову и вижу протянутую мне Диспетчером руку. Он уже на ногах. Встаю и я. Диспетчер, тяжело дыша, улыбается через двойное стекло шлемофона.

— Ну чо, кажись, ушли! Теперь быстро раздеваемся и на хрен отсюда!.. Рванем через переход на другую ветку…

Народу в вагоне не очень много, заняты лишь сидячие места. Люди смотрят на нас с неподдельным ужасом. Кто мы — спецназовцы или террористы? Ни от тех, ни от других ничего путного не увидишь, скорее дождешься зуботычины, а то и пули…

Быстро пройдя в конец вагона, перехватываясь для сохранения равновесия за поручни, Диспетчер разворачивается и, приподняв шлем лишь на такую высоту, чтобы быть услышанным, орет, перекрикивая грохот движения, в устрашающем надрыве, для пущей убедительности направив в проход между креслами пистолет:

— Всем лечь на пол лицом вниз!!!

Несмотря на шум колес, пассажиры слышат команду — и выполняют ее без дополнительных напоминаний: уже через семь-восемь секунд все они лежат в проходе на животах, опасаясь поднимать головы в нашу сторону. Теперь можно наконец сбросить с себя и этот дурацкий скафандр, и пятнистую шкуру, и бронежилет…

Отлеживаемся на конспиративной квартире армейского кореша Диспетчера из банды все того же Удава. Диспетчер твердо уверен, что кореш не сдаст, а хата — чистая.

Квартирка в захолустном районе, однокомнатная, с облезлым паркетом и нищенской мебелью — обшарпанной, убого жмущейся к стенам в выцветших обоях. Но зачем нам что-то лучшее? Нам теперь не до жиру. Сливаться надо, считает Диспетчер, и я с ним полностью солидарен. Сливаться. И из этого страшного города, и из этой безумной страны. Менты и бандиты, объединившиеся для поисков всего двоих беглецов, — сила, страшнее которой трудно себе представить.

Надо мной последние дни постоянно витает недоброе предчувствие, что умереть мне суждено молодым… В Москве, я слышал, жил и работал некоторое время назад, а может, и до сих пор живет и работает некий художник. За определенную плату он малюет портрет клиента в любом возрасте — младенческом или старческом, независимо от возраста настоящего, в котором клиент пребывает во время заказа. И если детские портреты клиента доподлинно совпадают с фотографиями тех же лет, то иным заказчикам в их старческом изображении художник отказывает, ссылаясь на то, что в этом возрасте он их не видит. Неплохо было бы попасть к этому художнику. Пусть бы он определил, начиная с какого возраста меня уже нет в его путешествиях в будущее…

Выходя на улицу по любому поводу, даже для примитивной прогулки в гастроном, Диспетчер или я — вместе стараемся болтаться как можно реже — надеваем парики и очки с простыми стеклами — эти шпионские атрибуты здесь к нашим услугам. Заготовлены предусмотрительной братвой. Дотошный Диспетчер наталкивает за щеки разжеванную жвачку. Я до подобной степени не извращаюсь. У меня к тому же борода. Сбривать ее не спешу: борода — не примета, ее сбрил — и нет, так что в ментовских ориентировках она скорее всего отсутствует. А памятное мое фото тюремного изготовления разослано, должно быть, во все отделения милиции. И на нем я без бороды. А также без очков и парика.