Константин Стогний - Позывной «Крест»

— Я все равно его убью…

— Слушай меня! В моем хозяйстве никто никого не может убить, если я этого не захочу! — с металлом в голосе приструнил молодого мужчину Асаад. — Но если ты все-таки собираешься сделать это, ты сперва должен убить меня.

— Ну что вы, почтенный Халид, я вас очень уважаю, — сглотнув обиду, ответил Стип.

— Ты слышал, что я тебе сказал? — так же твердо вымолвил главный смотритель.

— Хорошо! — громко произнес Врлич, но на остальные слова у него уже не было сил. — Даю слово, что не убью его в вашем хозяйстве. Но как только этот убийца покинет Пальмиру, я сделаю свое дело.

Халид недовольно посмотрел на Стипа и закрыл дверь.

Вместе с Али ибн Синой свои вещи к нему в машину положил Казимеж Михайловский.

— Надеюсь, еще увидимся в Дамаске, — сказал профессор главному смотрителю, спускаясь с крылечка гостиницы.

— В котором часу уезжаете? — спросил Асаад.

— В пять утра из Тадмора выезжают автобус и машина с полицией. Я переночую у Али.

— Будьте осторожны, — напутствовал Халид.

Интересно, кому-нибудь хотя бы раз помогли такие напутствия, как «осторожнее» или «не болей»? Зачем их говорят люди на всех языках мира?

— Не волнуйся, три часа до аэропорта, а оттуда в Польшу. А вы на что надеетесь? Закрывайте музей и уезжайте. Прежняя жизнь закончилась. Все. Если гражданскую войну не удушили в зародыше, то она затянется на многие годы, — сказал на прощание профессор.

Один поляк все время тыкал пальцем в небо. Небо продырявилось и сдулось, как парашют, накрыло Пальмиру. А поляк испугался и сбежал.

— Вы знаете, почему я здесь остаюсь, — уклонился от ответа главный смотритель Пальмиры.

— Подумай о своих внуках, — порекомендовал профессор.

— У них все хорошо, я не беспокоюсь, — заверил Халид.

От волнения они обращались друг к другу то на «вы», то на «ты».

— Спасибо тебе, Казимеж, — расчувствовался Халид.

Старый поляк обнял не менее старого сирийца на прощание и, махнув рукой, пошел к машине.

— Лекарство в шкафу, — предупредил из-за руля Али. — Я написал, сколько давать.

Халид Асаад еще долго стоял в темноте, всматриваясь, как удаляются красные огни стоп-сигналов на машине его старинного приятеля Али ибн Сины. Хранитель решил не возвращаться в Тадмор, в свой большой и опустевший дом, а переселиться в гостиницу для археологов, в номер профессора Михайловского.

В городе перепутались улицы и дома. Люди приходили домой, а попадали в чужие квартиры. Многим нравилось, они оставались и начинали другую жизнь. В теплых тапочках и любви. И был это не хаос, а начало нового мира. Никто даже не задумывался, куда подевались старые хозяева этого жилья. Наверное, из этого и состоит жизнь? «Глядь, а часы твои носит коварная ложь…»

Халид Асаад был далек от того, что происходит в городе. Он стряпал чечевичную похлебку, прославленную в Книге Бытия Ветхого Завета. Промыв чечевицу, слегка поджарил на масле нарезанный кольцами лук, сложил все в кастрюлю, посолил, добавил воды и варил на слабом огне полтора часа.

— Еще. Как там? Шпинат… потом лимонный сок, — сам с собой разговаривал хранитель старины. — И будет мне счастье.

Шаркающие шаги отвлекли старика от похлебки. За его спиной стоял Стип, держась за дверной косяк.

— Ты уже встал? — спросил об очевидном Халид.

— Мне уже лучше, — просипел молодой мужчина, — не могу больше лежать.

— А что, тебе идет этот костыль, — пошутил Асаад.

Хорват попытался сесть за стол, но задел больной ногой табурет и вскрикнул.

— Ой, что ж ты так неаккуратно, Стиппи, — запричитал сириец и помог больному удержать равновесие, когда тот усаживался на стул.

— Не называйте меня по-американски. Я обижусь, — предупредил хорват.

Халид поставил перед археологом плоскую тарелку с лахмой — молочным мягким хлебом, популярным в Сирии. Его традиционно выпекали в круглой оловянной форме, а потом разрезали на треугольники.

В глубокую тарелку Асаад налил свежеприготовленной чечевичной похлебки.

— Тебе надо много есть, чтобы поправиться, — сказал он на старушечий манер.

— Я не хочу кушать, — возразил Стип по-детски.

— Ешь, говорю! — строго приказал главный смотритель и тут же смягчил тон: — Чай будешь? Я черный в термосе заварил, с имбирем, грейпфрутом, гвоздикой, с перцем горошком. Прямо супер!

— Спасибо, что ухаживаете за мной, — поблагодарил смущенный хорват, улыбаясь далеко не старческому лексикону деда.