Дмитрий Красько - Отпущение грехов

Пораскинув мозгами, я решил, что такой человек вполне может пригодиться и нам с Ружиным. Исходя из того, что мне удалось узнать за сегодняшний день. А узнать я успел немало – не меньше, чем знала вся местная контора государственной безопасности. И вместе с тем узнал я немного – меньше, чем знал любой член секты. Ну, может, и не любой, но все равно мало. Хотелось бы побольше.

Машина, вякнув тормозами, остановилась у гостиницы, и я решился.

– Послушай, ты бы не отказался поработать в ближайшие дни, ежели что?

Сказано было коряво, зато по существу.

– Ну, ежели что, тогда, конечно, да, – согласился он. Даже не спросил, в чем будет заключаться работа. Непривередливый хлопчик. Это хорошо.

– Тогда оставь свои координаты, чтобы я мог на тебя выйти, когда понадобишься.

Он вынул из солнцезащитного козырька замусоленный блокнот с ручкой и, старательно загнав язык в уголок рта, принялся выводить на листочке печатные буквы. Других он, видимо, не знал.

Пока парень вспоминал родной алфавит, я исподволь оглядывал прилегающую местность на предмет присутствия – или, если повезет, отсутствия – ментов.

Повезло. Ментов не было. Если, конечно, не считать запыленного и измученного постового, который маялся на ближайшем перекрестке, вовсю стараясь помещать нормальному дорожному движению. И это, надо сказать, у него нехило получалось. Но мне до постового было мало дела – меня больше интересовали его двоюродные сородичи. Впрочем, возьму на себя смелость утверждать, что я их интересовал еще больше.

Владелец колымаги тем временем завершил свой титанический труд и протянул мне бумажку. Я принял ее и прочитал.

– Ежи Лозецки?!…

– Это меня так зовут, – самодовольно ответил он. – Я, понимаете ли, поляк. И папа у меня поляк. И мама тоже полька.

– Я так и думал, – кивнул я. – Глупо было бы, если бы папа у тебя был арабом, а мама – китаянкой. Ни фига бы из тебя тогда поляк не получился.

– Точно, – согласился он. – Ты звони в любое время. Это телефон гаража. Я там с утра до ночи. Вторую такую же собираю, – Лозецки хлопнул по баранке и разразился довольным смехом. Ну, прямо именинник. Я бросил на щиток приборов три сотни и выбрался из машины, которая тут же умчалась, обдав меня сизыми струями вонючего выхлопа.

Я не посмотрел вслед и не помахал ручкой. Обойдется. Он и без этого неплохо себя чувствует. Судя по всему, ему даже секса не надо – машины хватает. Кончает, не отрываясь от баранки. Если честно, завидую. Хотя понять можно – возраст.

Мои восемнадцать лет остались в таком далеком прошлом, что заглядывать туда было откровенно страшно. А я и не стал. Поднялся по невысокой лестнице, пересек вестибюль, потом вернулся. Ключ от номера был у администратора. Плохая примета, но я решил не заострять на этом внимания. Хуже, чем было сегодня, быть уже не может. Потому что хуже некуда.

Оказавшись, наконец, в номере, я первым делом, чтобы не забыть, переоделся. Менты прежде всего будут искать меня по одежде, это ежику понятно. Потом заказал себе легкий полдник и посмотрел на часы. Пять. До свидания с Анжелой из «Ангары» осталось три часа.

Ружин отчаянно пытался сообразить, как это произошло. Буквально только что он держал все нити игры в своих руках, и вдруг оказалось, что его подставили, что эти нити ни к чему не привязаны. Хуже того, он вдруг почувствовал, что сам весь обвязан невидимыми ниточками, как марионетка. И кто за эти ниточки собирается дергать – непонятно. Во всяком случае, одно можно сказать определенно – трое фанатиков, стоящих сейчас перед ним в угрожающих позах, на кукловодов не тянут. Эти о существовании ниток вообще не подозревают, сами будучи марионетками, и единственное, на что они сейчас способны – избить его, Ружина, до полусмерти. Или даже убить. В том, что они на это решаться, Ружин не сомневался: чужак проник на их территорию, и чужак должен умереть. Такая уж его, чужака, доля.

Но оставался открытым вопрос – каким образом это могло произойти? Мысли лихорадочно метались в голове, вот только ни одной стоящей среди них не попадалось. Как Козодою удалось обнаружить жучок – и, главное, каким образом он умудрился не дать понять Ружину, что жучок обнаружен? Ни возгласов удивления по поводу неожиданной находки – хотя чему-то он все-таки удивлялся, разве нет? – ни одного намека на дальнейшие действия. И что навело декана на мысль о слежке? Ведь, если верить гэбэшникам, свои хвосты Контора сняла еще две недели назад.