Дмитрий Красько - Отпущение грехов

– Черт! – Олег долбанул обеими ладонями по баранке и попытался вычислить местонахождение жучка. Это было нетрудно.

Козодой, оказалось, обладал незаурядным чувством юмора. Во всяком случае, своеобразным. Жучок он посредством катыша пережеванной жвачки прилепил на фонарный столб, обвешанный объявлениями. И послание Ружину тоже оставил – в виде объявления, так что оно мало выделялось из общей массы исписанных лоскутков бумаги, облепивших столб.

Ружин вылез из машины, подошел поближе и прочитал текст.

«Это ты шлюх за двести баксов снимай. Я не шлюха. Ты сильно ошибся». И подпись. Лаконично донельзя. «То есть, его сумма не устроила? – угрюмо подумал Ружин. – Он не шлюха, он элитная проститутка и стоит не меньше десяти килобаксов за ночь? Блин, почему я в гостиницу не вернулся? Ведь понятно было, что узнать больше, чем узнал, не получится. Жадность, жадность…». Он колупнул ногтем жвачку, освобождая жучок, и услышал за спиной гнусавый голос, который сообщил:

– А мы уж заждались.

Это прозвучало так неожиданно, что Ружин чуть не выронил добычу. Резко обернувшись, он увидел перед собой – вы только не смейтесь, потому что ему самому вдруг стало совсем не до смеха – увидел перед собой давешнего пердуна, лже-хиппаря, надзиравшего за обстановкой на улице во время послеобеденного ружинского бдения. Того самого, которому Олег исхитрился воткнуть жучок едва не промеж ягодиц.

«Какие уж тут совпадения», – непонятно к чему подумал Ружин, машинально отмечая, что за спиной джинсового сектанта маячат еще две фигуры довольно мрачного вида. Обстановка явственно запахла грозой. Олегу Ружину вдруг стало жутко тоскливо.

Мент нудно и настойчиво пытался мне что-то объяснить, но половину слов я не расслышал, а вторую – просто не понял. У меня наступила реакция: башка отказывалась соображать, руки тряслись, в глазах мелькали пьяные мошки.

Столкновение было не из самых серьезных, хотя, как и любое другое, неприятным. «Волга», впрочем, не особо пострадала, лишь бампер съехал слегка насторону. Запас прочности у русских автомобилей, надо отдать им должное, впечатляет. Зато боковина махонькой «Мазды» была похожа на консервную банку после того, как на ней сплясал чечетку отбойный молоток.

Водила – молодой парнишка – был очень огорчен, хотя все еще не потерял способности бегать кругами, размахивать руками и материться. Через несколько минут он сядет на свое водительское место, сожмет ладонями голову и желудок у него скукожится до размеров наперстка. Это будет означать, что у него тоже наступила реакция и смысл происшедшего до парнишки наконец дошел. Хотя сомневаюсь, что осознание принесет какую-то радость.

Ему повезло, что он ехал один – будь с ним пассажир, тому бы не удалось отделаться легким испугом. Впрочем, в этом смысле повезло и мне – за травмированного пассажира наказывают куда строже, чем за искореженный бок какой-то «Фамилии».

– Я на эту тачку два года бабки копил! – митинговал тем временем парнишка, нависнув над дверцей ментовской машины. – А теперь что? Три стекла – вдрызг, две дверцы – тоже, стойку уже не вытянешь. Весь кузов менять придется! Где я такие бабки возьму?

– Да этот твой говнодав оптом на три штуки баксов не потянет, – флегматично заметил гаишник, склонившийся над бумажкой. Он заполнял протокол дорожно-транспортного происшествия, и роль отца-исповедника, которую желал навязать ему потерпевший, была менту не по нраву.

Я начал приходить в себя и постепенно осознал, что шоковое состояние к данной аварии вряд ли имеет отношение. Скорее, меня, хоть и с некоторым опозданием, настигла реакция на бойню в туалете ресторана «Москва». Впрочем, чем бы это ни оказалось, а я уже более или менее оклемался. И даже смог сообразить, что мои документы каким-то образом оказались у мента, и тот начал с увлечением заносить паспортные данные в свой кондуит. Настоящие данные – совсем не те, какими наделили меня работодатели, вселяя в гостиницу.

– Гость города? – с некоторым оттенком презрения поинтересовался он.

– Да, – я кивнул, чувствуя, что все еще не до конца избавился от шока.

– Хорош гость, – усмехнулся он. – Не успел приехать, уже местный автомобиль на абордаж взял. Как думаешь, нужны нам такие гости?

Он явно относился ко мне без симпатии. Я вдруг подумал, что в салоне «Волги» лежат два пистолета и дипломат с «оленебоем». Причем «оленебой» уже сто лет находится в розыске, как орудие многочисленных преступлений. Да и пистолет Цехового вряд ли чист. А если даже чист, то достаточно будет обнаружить на нем пару отпечатков пальцев прежнего владельца, чтобы начались ненужные вопросы. Ведь труп с расколотой башкой наверняка скоро найдут – если уже не нашли. Мне светила малоприятная перспектива оказаться за решеткой. Даже если обратиться за разъяснениями в местное отделение ФСБ, все равно пройдет немало времени – день, два, а то и больше – прежде чем меня снова выпустят на волю. А на это время я окажусь вне игры, что есть нехорошо – бросать Ружина один на один со всей этой фанатичной сворой было несерьезно. Вряд ли он выдержит такое испытание. Оставалось молить бога, – не того, которого молили «Вестники Судного дня», а другого, нормального, – чтобы гаишнику не пришло в голову провести досмотр машины.