Геннадий Прашкевич - Пятый сон Веры Павловны

– Может, много работы…

Сергей покачал головой.

Пересохший мох седыми неопрятными космами выбивался из пазов, перед крылечком валялись еловые поленья. Груда таких же сучковатых поленьев высилась перед сарайчиком.

Зной.

Редкие комары.

– Не вижу могилки.

– Какой еще могилки?

– Ну, не хранит же гегемон тело своего напарника в сарайчике…

– Тьфу на тебя! – Сергей суеверно сплюнул и, поднявшись на крылечко, потянул на себя дверь.

Чуть наклонившись вперед, они долго всматривались в избу – как в перегретую темную пещеру. В сумеречной ее глубине на низких широких деревянных нарах, почти касающихся кирпичной печи, лежал человек; на печи в закопченной алюминиевой кастрюле что-то еще побулькивало.

Спящий лежал навзничь.

Он был абсолютно гол. Борода над землистым лицом стояла дико, как веник. К ней даже мухи не подлетали, хотя в избе их было не мало. Тут же, на нарах, на расстоянии вытянутой человеческой руки стояла мятая жестяная кружка. Что было налито в нее, ни Сергей, ни Валентин не видели, но вряд ли вода. Судя по тяжелому специфическому запаху, воду в этой избе не пили.

– Ну, если по-человечески… – пожал плечами Валентин. – В общем, можно понять мужика…

И спросил:

– Это Кобельков? Или Коровенков?

– А я знаю? – неодобрительно отозвался Сергей. – Я этих своих гегемонов ни разу не видел, их для нас Серый нанимал. Вот вижу, что примат, но даже и в этом не уверен.

– Примат не примат, но печень себе он успел испортить.

– С чего ты взял?

– А взгляни на лицо? Где ты видел такие желтые, такие землистые лица? Или он у тебя китаец?

– Не должен бы…

– Ну вот, выходит, я прав. Перспективный тип. Такой в тюрьму всегда может сесть по хорошей, но садится все-таки по самой грязной статье. Посмотри внимательно. Даже на вид этому примату не дашь столько, сколько бы дал нормальный судья.

– Эй…

Сергей тонким прутиком пощекотал голый потный, почти до черноты загорелый живот:

– Эй, дядя…

Мужик застонал.

– Проснись, проснись…

Мужик почесал в жарком страшном паху, потом тяжело приоткрыл желтые опухшие веки.

– Не узнаешь?

Мужик приподнялся.

Он, конечно, еще плохо соображал, но сразу пошарил по голым нарам рукой, как бы вдруг устыдясь, как бы не желая выставлять себя в таком слишком уж голом виде, но никакой одежонки рядом не обнаружил.

– Ты Коровенков или Кобельков?

– А то не видишь? – недоброжелательно прохрипел мужик.

– Он еще проснулся, дай ему по ушам, – посоветовал Валентин.

Оставив бессмысленные попытки найти хоть какую-то одежонку, голый мужик пугливо прикрыл уши руками.

– Тебя тут бьют? – удивился Сергей.

– Ну, это… По-всякому… Я и сам не промах… А Кобельков, так тот совсем расшалился… Как кончилась горючка, так вакханок требует, догаресс… У нас молонья горючку сожгла, – растерянно почесал бороду гегемон. – Стояла емкость на самом берегу, а молонья в нее так и шаркнула!

Сергей и Валентин переглянулись.

Если на нарах сидит, рассуждая, Коровенков, значит, помер все-таки Кобельков. Но что может означать такое странное словосочетание – Кобельков расшалился ? Как может расшалиться покойник? И для чего покойнику вакханки и догарессы?

Несмотря на бороду, которую, он мог расчесать только собственными скрюченными пальцами, Коровенков вблизи оказался не таким уж старым, просто обрамленное всклокоченной бородой лицо густо покрывали морщинки. А желтизна, Бог с ней, это дело для пьющего человека обычное; больше всего не понравились Сергею глаза. Похоже, нелады с печенью, прежде всего, отразились на глазах Коровенкова. Они у него были мутные и погасшие. Совсем нехорошие глаза. Если в них и вспыхивал какой-то интерес к происходящему, то тут же гас. Чистая патология, остаточные рефлексы. А о работе Коровенков, похоже, совсем забыл. По крайней мере, лапника перед пихтоваркой не наблюдалось и трактор был брошен прямо на солнцепеке. Ну да, конечно, горючка у них кончилась, молонья шаркнула, сожгла горючку… Может, она и по ним по самим шаркнула… После такого потрясения не хочешь, да начнешь гнать что-нибудь покрепче… Но куда он спрятал тело напарника?…

– Колись, Коровенков, – сурово сказал Сергей. – Где покойник?

– Ушел, – угрюмо ответил Коровенков.

Он все еще шарил руками вокруг себя, как паук, работающий вхолостую, но тщетно – никакой одежды не обнаруживалось. Зато рука наткнулась на мятую жестяную кружку и инстинктивно сжалась. Легко, без какой-либо дрожи в голых конечностях, Коровенков поднял кружку и сделал крупный глоток неимоверно вонючей жидкости, – неимоверно вонючей даже на том расстоянии, что отделяло Сергея от обнаженного примата.