Том Клэнси - Без жалости

— Назови его, — скомандовал Келли, и Билли послушно продиктовал номер. Келли записал его. Теперь перед ним лежали две страницы, почти целиком покрытые карандашными заметками. Имена, адреса, несколько телефонных номеров. На первый взгляд совсем немного, но все-таки гораздо больше, чем имелось в распоряжении Келли всего двадцать четыре часа назад.

— Как производится транспортировка наркотиков? Голова Билли отвернулась от окошка.

— Не знаю...

— Постарайся вспомнить. — Послышалось шипение воздуха, выходящего из камеры.

Снова раздался дикий вопль, но на этот раз Келли не перекрывал кран, снизив давление до семидесяти пяти футов. У Билли началась рвота. Функция легких теперь у него была нарушена, и кашель одновременно со рвотой только усиливал боль, что наполняла сейчас каждый кубический дюйм его тела, потрясаемого спазмами. Ему казалось, что его тело превратилось в огромный пузырь или, точнее, во множество пузырей, больших и малых, причем все они старались лопнуть, все давили друг на друга, и Билли чувствовал, что некоторые из них давят сильнее, а некоторые — слабее, и те, что слабее, находились в самых важных местах внутри его тела. Нестерпимую боль ощущал он в глазах. Казалось, они вылезли из глазниц, а расширяющиеся носовые пазухи еще больше усиливали боль, словно лицо отделялось от остального черепа. Он прижал ладони к лицу, из последних сил стараясь удержать его на месте. Испытываемая им боль выходила далеко за пределы всего, что ему приходилось когда-либо испытывать, и была намного сильнее той, что он любил причинять своим жертвам. Его ноги согнулись и уперлись в стенки стального цилиндра с такой силой, что коленные чашечки, казалось, продавили в легированной стали углубления. Билли мог двигать руками, они изгибались и ползали по его груди в поисках облегчения, но только вызывали более острую боль, когда он попытался удержать глаза в глазницах. Он больше не мог кричать. Время для Билли остановилось и превратилось в вечность. В ней не было ни света, ни темноты, ни звуков, ни тишины. Действительность стала сплошной болью.

— ., пожалуйста.., пожалуйста... — доносилось из динамика, расположенного рядом с Келли.

Он снова увеличил давление до ста десяти футов.

Лицо Билли покрылось теперь пятнами, словно от какой-то ужасной аллергии. Некоторые кровеносные сосуды лопнули под поверхностью кожи, и один крупный сосуд разорвался в левом глазу. Скоро половина глазного белка стала красной, почти пурпурной, и Билли походил теперь еще больше на испуганное злобное животное, каким он и являлся на самом деле.

— Мой последний вопрос касался способа доставки наркотиков в Америку.

— Не знаю, — простонал Билли.

Келли поднес к губам микрофон и спокойно произнес:

— Билли, мне нужно, чтобы ты понял кое-что. То, что случилось с тобой до сих пор, причинило тебе мучительную боль, но ты еще не испытал настоящей боли. Я имею в виду настоящую боль.

Билли посмотрел на него расширившимися глазами. Если бы он мог взглянуть на происходящее рассудительно и здраво, то подумал бы, что такие страшные муки, уж конечно, должны иметь свой предел. Это было бы одновременно и правильным и ошибочным.

— Все, что ты пока испытал, врачи могут вылечить, понимаешь? — Это не было такой уж большой ложью, а то, что последовал ло, не было ложью совсем:

— В следующий раз, когда я выпущу воздух из камеры. Билли, с тобой произойдет уже такое, что не смогут исправить лучшие врачи. Кровеносные сосуды внутри глазных яблок лопнут, и ты ослепнешь. Затем наступит очередь сосудов головного мозга, понимаешь? И это тоже нельзя вылечить. Ты ослепнешь и сойдешь с ума, однако боль никогда не оставит тебя. На протяжении всей оставшейся жизни. Билли, ты, слепой и сумасшедший, будешь страдать от мучительной боли. Тебе сейчас сколько? Двадцать пять? Ты будешь жить еще долго. Лет сорок, пожалуй, слепой и сумасшедший калека. Так что лгать мне не имеет смысла, ясно? Итак — как доставляют наркотики в Америку? Никакой жалости, сказал себе Келли. Он убил бы собаку, кошку или оленя, находись они в таком состоянии, как вот этот.., этот предмет. Но Билли не был собакой, кошкой или оленем. В конце концов он был человеческим существом.., в некотором роде. Хуже сутенера, хуже торговца наркотиками. Поменяйся они местами. Билли не испытывал бы таких чувств, какие испытывает он. Вселенная, в центре которой находился Билли, была совсем крохотной. В ней существовал лишь он один, окруженный предметами, предназначенными развлекать и услаждать его или приносить выгоду. Билли наслаждался тем, что причинял боль, господствовал над объектами, чувства которых не имели значения, даже если они действительно существовали. Каким-то образом Билли не сумел понять, что во Вселенной живут и другие человеческие существа кроме него, люди с правом на безопасную жизнь и счастье, равное его праву. По этой причине он подвергал опасности другого человека, чье существование он никогда по сути дела не признавал. Теперь он, наверно, понял свою ошибку, но слишком поздно. Теперь он понимал, что его вселенная на самом деле крохотная и одинокая и населяют ее не люди, а одна боль. И вот, осознав это. Билли не выдержал. Это было написано на его лице. Он начал говорить сдавленным и неровным голосом и на этот раз говорил полную правду. Однако он запоздал с этим на десять лет, оценил Келли, поднимая голову от своих записей и глядя на клапан стравливания воздуха. Очень жаль, и эта жалость распространялась на множество людей, населявших необычную вселенную Билли. Возможно, ему просто в голову не приходило, подумал Келли, что найдется кто-то другой, способный обращаться с ним точно так же, как обращался он с множеством других, более слабых и менее решительных, чем он. Но все это осуществилось с таким опозданием, так поздно. Слишком поздно для Билли, слишком поздно для Пэм и в определенном смысле слишком поздно для самого Келли. Мир полон несправедливости, и не всегда в нем торжествует правосудие. Так просто, не правда ли? Билли не знал, что где-то совсем рядом его ждет расплата, а поскольку справедливости в мире недостаточно, он не получил предупреждения заранее. Вот он и поставил все на карту. Поставил и проиграл. Таким образом, теперь Келли может сохранить свою жалость для других.