Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция

Но коврик никуда не полетел. Развернулся – и остался лежать на полу. Зато словно из ниоткуда на нем появился маленький мальчик, лет восьми. Чудной: совсем голый, только тряпка повязана поперек бедер. И вся кожа покрыта синим узором татуировок.

По всему, цирковой номер назывался иначе – Мальчик-с-пальчик.

Павел Романович, будто завороженный, смотрел на диковинного ребенка. Тот, с удивительной даже для столь невеликого существа гуттаперчивостью, проворно вскочил на ноги и отвесил глубокий поясной поклон. Впрочем, нет – нагнулся что-то поднять с пола. Да, точно: в руках у малыша показалась тросточка – нечто вроде тростниковой свирели. Он повернулся к полицейскому и поднес ее к губам, точно хотел сыграть для него. Глубоко вдохнул, откинул назад голову…

– Стой… – проговорил Павел Романович.

Странный ребенок быстро повернулся и метнул на Дохтурова угольный взгляд. Такая жгучая ненависть высветилась в этих чернильных зрачках, что Павел Романович вздрогнул.

А потом… понял!

– Стой!! – завопил он.

Склонившийся над подстреленным незнакомцем Грач выпрямился. Но повернуться он не успел. Прогремел гром, а из спины полицейского вдруг кинулось пламя.

И тотчас татуированный ребенок выкинул фортель: прыгнул назад и со всей силы стукнул «Лизавету» затылком. Да так, что чуть с ног не сшиб. Барышня, правда, устояла, а сам он упал и больше не шевелился. Из разжатых пальцев выпала тросточка и покатилась к двери.

«Кто стрелял? Ребенок? Но откуда у него револьвер?» Мысли эти пронеслись мгновенно, однако и ответ не заставил себя ждать: вопреки ожиданию, чиновник для поручений Грач не упал, а вполне живо кинулся в сторону, на ходу сбрасывая дымящийся на спине сюртук.

– Доктор, не подходите! – крикнул он, уловив движение Павла Романовича.

Но Дохтуров его не слушал. Он первым наклонился к ребенку… и замер.

Никакой это был не мальчик.

Взрослый человек, только очень маленький. То есть, если смотреть на лицо, еще можно спутать, а вот тело… тут уж никаких сомнений. Африканский пигмей? Нет, не то. Пигмеи уродливы, а этот, пожалуй, даже красив.

Маленький человек лежал неподвижно, глядя в потолок из-под опущенных век. Лежал слишком свободно и неподвижно, чтобы его опасаться. Да и смертоносная тросточка была далеко. Но что с ним?

Павел Романович присмотрелся и увидел под левым соском аккуратную круглую дырку. Откуда?!

– Ага, вы тоже догадались, – сказал Грач, опускаясь рядом на колено. Он бестрепетной рукой перевернул маленького человека – спина у того была целой и чистой, если не считать синих узоров.

– Пуля внутри, – прошептал Павел Романович. – Вот почему его так отбросило.

– Угу… – Грач взял с пола укатившуюся трубку, легонько потряс. Из нее на пол слетела деревянная иголка. Темный кончик отсвечивал масляным блеском.

– Осторожно! Там яд!

– Знаю. – Грач вытащил из кармана платок, опасливо подобрал с пола колючку, бережно замотал в ткань. – Видали, каков трюкач? – спросил он. – Это ж надо: отравой плеваться! Русский человек такой низости не измыслит. Одно слово – Азия!

Грач выпрямился, спрятал платок в карман. Поднял сюртук, посмотрел с сожалением на рваную дыру на спине и отбросил в сторону.

– Скажите, доктор, как вы догадались? – спросил он. – Насчет ядовитой колючки?

– А вы?

– У меня некоторый опыт имеется. Через этакую вот дрянь давеча мой коллега погиб. И один стражник тоже – упокой Господь его душу. А потому выходит – штукенция мне знакомая. Вам, стало быть, тоже?

– Воочию – нет. Но слышать приходилось. Духовая трубка – вещь довольно известная. Правда, лишь среди диких племен. А этот…

– Думаете, он – тоже дикий? – Грач с сомнением покачал головой.

– Нет. Это цивилизованный человек. Взгляните на пальцы ног – большой палец прижат к остальным.

– Насчет пальцев не знаю, – отозвался Грач, – а про все остальное лучше спросить хозяйку.

Он тяжело шагнул к «Лизавете Алексеевне» и протянул руку:

– Ну-ка, сними! Будет уже таиться!

Та, вжавшись в угол, покачала головой, но Грач одним движением сорвал с нее шляпку с вуалью.

– О! – вырвалось у Дохтурова.

– Что, знакомая? – живо спросил Грач.

– Пожалуй, что так…

Павел Романович узнал ее сразу: это была Софи́, исполнительница чувствительных романсов в заведении у мадам Дорис. Правда, сообщать об этом чиновнику для поручений было совершенно необязательно.

– Где видели? – вцепился тот.

– Может быть, видел. А может, и нет, – с расстановкой ответил Павел Романович. – И не ведите себя, будто я у вас на службе.