Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция

Электрическая лампочка, и без того тусклая, красноватая, вдруг начала меркнуть. А потом моргнула раз, другой – и вовсе погасла.

Павел Романович нашарил на столе коробок, чиркнул спичкой и зажег единственную свечу. В неверном, мерцающем свете знакомые предметы лишились привычных очертаний и приобрели странный, даже несколько фантастический облик. Впрочем, не только предметы – мысли и чувства тоже претерпели известную метаморфозу. И теперь Павлу Романовичу уже не казалось, что их têt-à-têt с Софи́ – вещь совершенно невинная.

Дохтуров нахмурился.

Не для того, в самом деле, он прошел через тернии, чтобы теперь затеять интрижку с дамою полусвета – хотя, надо признать, и весьма миловидной. Да и потом, есть известная особа, перед которой у него в некотором роде обязательства. Впрочем, сам он никаких обязательств не брал (да их, по правде, никто и не спрашивал), но все равно – глупо.

Между тем Софи́ сидела совсем неподвижно и завороженно глядела на трепещущий язычок. Что она там увидела? И в самом деле она улыбается, или это только игра теней?

Он кашлянул, снова поглядел на часы. Сырцову, по всему, следовало уж прийти. Куда он запропастился? И едва Павел Романович задался этим вопросом, как беспокойство кольнуло в сердце. А придет ли вообще Сырцов? Ведь вон сколько всего намешалось за последние дни. Павел Романович все это время будто магнитом притягивал разнообразнейшие несчастья, так что нетрудно предположить – и горе-милиционера не миновала участь сия. Правда, «оппоненты» теперь обезврежены, однако…

Что «однако», Дохтуров придумать не смог и на том остановился.

– Как вышло, что ты с ними связалась? – спросил он.

– С кем? – переспросила Софи́ и тут же поправилась: – А, с этими японцами… Тот, первый, наш давний клиент. Он меня обыкновенно и выбирал. Да еще Лильку-Итальянку. Но денег у него всегда было немного. А в прошлом месяце вдруг предложение сделал. Представляете?

– Руки и сердца?

Павел Романович спросил совершенно серьезно, однако Софи́ обиделась.

– Будет насмешничать! – сердито сказала она. – Предложил пойти к нему в содержанки. Золотые горы обещал, честное слово! И я, дура, поверила!.. – прибавила Софи́ сокрушенно. – Даже мадам не спросила. Побежала по адресу, как только время выпало. Вот и добегалась…

– Так что было? – спросил Павел Романович с нетерпением.

– А то и было, что ничего не было. Как подрядили меня, так и проторчала там почти что безвылазно. Пару раз только к мадам отпросилась, а так – ни-ни.

– Стало быть, первого японца ты знаешь, а второго – впервые видишь?

– Отчего же не знаю? – удивилась Софи́.– Очень даже знаю. Это ж Ю-ю, брат нашей прачки.

– Какой еще прачки? – быстро спросил Павел Романович.

– Ее зовут Мэй, она в заведении недавно. Сказала (ну, в смысле, жестами объяснила, язык-то у ней вырезан) – вот, дескать, братца своего привезла из деревни. Пусть он немножко выучиться по-русски болтать, и тогда ему просто цены не будет.

– Да уж, – пробормотал Павел Романович, – воистину, нету ему цены.

Но Софи́ не поняла, закивала головой:

– Да-да, его и этот, который взрослый, очень уважал. И ценил. Я немного по-ихнему понимаю. У меня брат в японском плену был, нахватался там слов, а потом и меня научил. А знаете, – вдруг без всякого перехода сказала Софи́,– ведь они бы вас точно убили. Я потому говорю, что это для них не впервой. Они уже одного человека при мне жизни лишили. Даже двух!

– Кого это?

– Чиновника одного, молоденького. Мне велели его завлечь, а потом убили. А заодно и извозчика. Боялись, что донесет.

После этого признания Софи́ замолчала. Павел Романович тоже не знал, что сказать. Пауза затягивалась и делалась неприятной.

– Вы меня, должно, презираете, – вдруг сказала Софи́.– Думаете – вот тварь продажная, мало того что телом торгует, так еще и в душегубстве повинна. Верно?

– Ничего такого я не думаю, – пробормотал Павел Романович. – И вообще, я тебе не судья.

– Это вы от благородства. А в душе-то, верно, так и считаете. Только знаете что? Ведь вы правы. Продажная, и в смертоубийстве замешана. Да только вины моей тут нет.

– Почему же? – удивился Павел Романович.

– Потому. Как, думаете, я к мадам попала? Рассказать? Так слушайте.

Дохтуров подумал, что услышит сейчас пошлую историю о совратителе и падшей невинности. Но вышло иначе.

– Я по своей воле к мадам заявилась, – рассказывала Софи́.– Потому что нравилось мне это дело пуще всего на свете. В двенадцать годков впервые попробовала, и так полюбилось мне – страсть! Просто ни о чем и думать не могла поначалу. По мне, нету ничего в жизни сладостней. А тут еще и деньги платят. И вот что скажу: будут вас уверять кокотки, будто они с нужды или по принуждению желтый билет имеют, – не верьте. Вот нас у мадам всего девятнадцать. Так по принуждению – только Лилька-Итальянка (на самом деле никакая она не итальянка, а цыганка, ее отец совратил, у них это в заводе). Да еще фру Нобель. Но эта штучка скорей по расчету.