Петр Катериничев - Повелитель снов

– Все хорошо, что хорошо кончается.

– Не-е-ет. Каждый всегда в ответе за все в своем прошлом. И порой ответственность эта настигает человека случайностями – странными и для него необъяснимыми. Которые всего лишь – звено в цепи закономерностей.

…Спустился вечер. Мы сидели с Сашей Гнатюком в его кабинете и прихлебывали крепчайший чай, сдобренный коньяком. Я пересказал ему все события, случившиеся после нашей дневной встречи. И душой особо не кривил: я действительно не видел, как Аскер убрал охранников или застрелил Боброва и Алефа; пистолеты были в руках покойных. Так что… ни подтвердить, ни опровергнуть.

После долгого молчания Гнат спросил:

– Методика… Я думал о чем-то подобном… Но на Альбу не грешил… В городе все ее считали тихой шизоидной стервой, и не больше того… – Генерал вздохнул. – Подмял меня стереотип. Старею. Ты уверен, что методика уничтожена?

– Да.

– И под «полиграфом» все, что мне нарассказывал, повторишь? Это я к тому – чтобы не задерживаться у нас… надолго.

Слово «надолго» прозвучало с интонацией «навсегда».

– Легко. «Полиграф» моя любимая машинка с юности. И поиграться с ней – одно удовольствие.

Гнат покачал головой:

– Кому удовольствие, кому работа. Аскер уже пообщался.

– И что выдала умная техника? – невинно осведомился я.

– Такое впечатление, никаких у него эмоций. И мыслей – тоже.

– Анекдот хочешь? Короткий. Восторженный Моня – бухгалтеру Рабиновичу: «Рабинович, посмотрите, какие звезды!» – «Да… Они это могут».

– Они это могут… – раздумчиво повторил Гнатюк. – Ладно, вопросов к тебе больше нет. Вот только… Рисунки вы действительно сожгли?

– Да.

– Жаль. Я бы одним глазком глянул.

– Как сказано у Сираха – что дано тебе, о том размышляй, ибо не нужно тебе то, что сокрыто.

– Мудро.

Мы курили и молчали. Жизнь разбрасывает людей, и, пересекаясь на время в той или иной ситуации с каким-то человеком, не понимаешь даже – чувствуешь, как вы похожи… Или – были похожи – давно, в том прошлом, какое истаяло золой… И становится жалко… или этого прошлого, или того, что вы сделались другими. Бог знает.

– Эжена нашли? – спросил я.

– Да. Он напился и уехал к Гоше. Чем он был напуган и отчего – объяснить не мог. Впрочем, спьяну так бывает. Короче, спал он в собачьей будке под охраной огромного волкодава по кличке Орган. Символично. Ладно, разбежались. Ты – птица вольная, а мне еще работать и работать. И – хочешь совет? Уходя со сцены – не забывай выйти из роли.

…Я брел через опустевший ночной город, сам не зная куда. Идти в особняк на набережной мне не хотелось – было как-то неловко появиться там сейчас… А больше пристанища в этом городе у меня не было.

Сначала я вышел на пустую площадь, на которой некогда играл Эжен еще ребенком… И обрывки мелодий бродили в усталой моей памяти… «Музыка лучше всего. Можно закрыть глаза и улететь далеко-далеко, в прекрасные страны, где все счастливы и беззаботны. Если бы я только смог… сделать так, чтобы люди оказались в своих снах, самых красивых, где все их близкие живы, и там, где много тепла и солнца…»

Потом спустился к морю… Прилег на копну высохших водорослей… И вереницы событий, так и не состоявшихся в разметанной моей жизни, обступили явью, а ушедшее виделось иллюзией, призраком, миражом из чужой, словно никогда и не существовавшей жизни… И еще – были видения жизни иной, вымышленной, мнимой, какую мы бережно храним в душах, но так и не решаемся прожить… И это неслучившееся минувшее с годами становится ярче и зримее, часто придавая нашей жизни тот смысл, какого она без этого вымысла была бы лишена… И человек высвобождается из гнетущего настоящего и интуитивно, озарением, находит новое свое будущее… Не то, что было предопределено обстоятельствами и всем его прошлым – иное, насыщенное, яркое, о каком он мечтал и к какому боялся не то что прикоснуться – приблизиться… Смысл… Не предавать прошлое, не потерять настоящее и – обрести будущее.

И еще – мне снова было страшно умереть, так ничего не создав и не воплотив, даже не попытавшись это сделать, так никого и не согрев, и чувствовать, что душа моя истлевает угольями во влажной и стылой нездешней ночи… А я… Я словно мчался сквозь сонное марево, и мне начинало казаться, что того, что случилось в этот день, что того, что случилось прежде, что того, что случилось за всю мою жизнь, – не было вовсе…

…А потом я видел снег, и опустившийся на город вечер был мутным и непроглядным, и напитанное тяжестью небо делало мир беспокойно-растерянным, а люди метались под этим небом – ломкие, уязвимые, и искали покоя, и – не находили… И видел, как мир постепенно мутнеет, обращаясь в сумерки, и жизнь словно бредет к закату… И закат этот был смутен за пеленою, и хотелось бежать, но бежать было некуда – слишком малы пространства усыпанных снегом улиц, слишком черны зеркальные провалы окон… И душа мечется и летит, и, не в силах взмыть и оторваться от земли, падает в мягкое, уже подтаявшее месиво, и кажется, – это ангел с изломанными крыльями, и он бредет, прикрываясь ими, будто серым мокрым плащом, и путь его укутывает мгла, и та, что позади, и та, что вокруг, и та, что будет…