Иван Сербин - Передряга

— Уй, дурак!

— Кого ты назвал дураком, скотина?

Третий удар. Под рукоятью что-то хрустнуло, и румяный заверещал как поросенок, которого поднимают за уши. Из-за сдавленного горла визг получался хриплым, надрывным.

— Пусти, сволочь, фашист! — дёргался румяный. — Пусти, гад!

— Вот это — больно, — процедил Андрей зло. В тот момент он плохо понимал, что делает. В нём жило только одно желание: молотить этого румяного пистолетом по голове до тех пор, пока тот не забьется в агонии. — А бывает ещё больнее. Сейчас я тебе продемонстрирую.

— Не надо! — В побелевших глазах румяного мелькнул ужас. — Не надо, не бей! Пожалуйста.

— Боишься? — Андрею пришлось приложить усилие, чтобы не ударить. Толстяк утвердительно закивал. — Правильно делаешь. Потому что сейчас мне первый раз в жизни захотелось убить. Тебя. И знаешь, за что? — Снова усердное мотание головой: «Нет», — Видишь, ты даже не понимаешь. Да за то, что вы, животные, заставляете остальных быть похожими на вас. Жить по навязанным вами законам. Рычать, скалить зубы и пользоваться правом сильного. Люди такими не бывают. Знаешь что, я не стану тебя больше бить. — На потном, залитом слезами лице толстяка отразилось невероятное облегчение. Андрей аккуратно взвел курок. — Не хочу окончательно превратиться в скота. Если ты сейчас же не начнёшь говорить, я тебя просто застрелю. Ты хорошо меня понял? — Румяный усердно замотал головой. — Говори.

— Что? — прохрипел тот.

— Кто ты такой?

— Капитан Гончар, ФСБ.

— Кто приказал нас убить?

— Не знаю. Приказ пришел сверху. Можно мне снять руки с затылка? Колено затекает.

— Снимай, — разрешил Андрей. — Только без глупостей.

Толстяк медленно опустил руки и обхватил пальцами ногу чуть выше треснувшей чашечки.

— За что?

— Не знаю.

— Должна же быть какая-то причина?

— Правда, не знаю. Честное слово. Вся ФСБ на ушах стоит. — Толстяк поморщился, шмыгнул носом. — Кого-то ищут. Что-то там у них пропало. То ли бумаги какие-то секретные, то ли документы. Нам не объясняют.

— Это из-за вчерашнего взрыва?

Румяный замотал головой: «Да».

— Как на нас вышли?

— «Вели». От места происшествия. Один из сотрудников вызвал подмогу. Мы перехватили вас у отделения.

— Кто-нибудь еще поблизости есть?

— Нет. Нас четверых послали. Сказали — обычные менты. Рядовая работа. Убрать — раз плюнуть.

Андрей почувствовал, как голову окутывает жар безумия. Толстяк говорил о смерти, но в его голосе не было ничего, кроме боли. Ни тени эмоций.

— Ты женат?

— Семнадцать лет уже.

— Дети есть?

— Двое. Машенька и Алешка.

— И ты, ублюдок, так спокойно рассуждаешь об убийстве?

Румяный испугался, глянул с прихлынувшим ужасом. Решил, что его сейчас снова будут бить. Промямлил:

— Работа такая.

— Работа, — повторил Андрей, сатанея. — Твоя жена и Машенька с Алешкой станут плакать, если я тебя убью?

— Да. — Голос толстяка стал сиплым от волнения и страха. Вновь хлынули слезы. — А Алешка маленький ещё. Ему всего два годика. Он не понимает. — Толстяк захлебнулся рыданиями. — Будут плакать, конечно.

— Помни об этом. — Андрей распахнул дверцу, передуман, повернулся и скомандовал буднично: — Наклони голову, выродок.

Толстяк медленно наклонил голову, втянул в плечи, зажмурился в ожидании выстрела. Андрей без всякого сожаления удариж пистолетом по коротко стриженному затылку. Не настолько сильно, чтобы проломить череп, во достаточно, чтобы румяный минут двадцать

Он сделал это не от злости. Просто понимал: стоит ему уют, и толстяк вызовет, — будет вынужден вызвать, — подмогу. Андрей же не хотел больше стрелять. Хватит, достаточно.

Выбрался из машины, увидел автомат, повисший на ремне а кустах. Подобрал, огляделся: куда бы его? Не дай Бог, найдёт кто. До беды недалеко. Кинул в машину, под сиденье. Зашагал к подъезду. Поднялся по лестнице, собрал оружие убитых фээсбэшников. Лифт всё ещё стоял открытым — створки начинали закрываться, ударялись о ноги автоматчика и распахивались снова. Автомат ж «стечкины» Андрей сбросил в шахту. Целее будут. «Макарку» Павла сунул ему же в кобуру. Осторожно, двумя пальцами вытащил акцию, спрятал в карман плаща. Коснулся ладони Павла, сжал её. Что-то вроде прощального рукопожатия. Проделав это, Андрей выпрямился, подошёл к двери первой попавшейся квартиры, надавил на кнопку звонка. Тихо. Ещё один звонок. Кто-то, стараясь ступать беззвучно, подошел к двери. Мелькнула тень в глазке.

— Кто? — спросил напряженный женский голос.