Юлия Латынина - Саранча

— Какую бабу? — настороженно осведомился Царьков.

— Классная баба, — заявил мент, — молодая баба. Красивая баба. Чистая баба. И все удовольствие сто рублей.

— А чего ты сам не пользуешься? — спросил Царьков.

— А мы уже попользовались, — ответил мент.

— Ну показывай, — согласился Царьков.

Мент провел Царькова мимо потной толпы в привокзальное отделение. В обезьяннике, напротив дежурного, сидел старый завшивевший бомж, и тут же рядом на полу лежала бесформенная фигурка, в которой с трудом можно было узнать существо женского пола.

— Эй, как там тебя, Олька! Вставай, клиент пришел, — заявил мент, отпирая обезьянник. И деловито обратился к Царькову:

— С тебя сто рублей.

— Я больше не могу, — сказала девушка.

— Я те покажу не могу! — заорал, давясь злобой, привокзальный блюститель порядка. — Как самой для себя промышлять, так в полное удовольствие, а как для других — так не могу! Мы те сказали, пока штраф не соберешь, отсюда не выйдешь!

В этот момент девушка перевернулась на спину, и Царьков узнал в ней Оленьку Марецкую, ту самую, которую три недели назад застал в его кабинете Валера Нестеренко. Девочка написала заявление, что ее изнасиловал Олег Ковальский, сын первого зама Молодарчука.

— Давай деньги, — сказал мент, обращаясь к Царькову.

— Что, прямо здесь? — брезгливо поморщился Яша.

— С доставкой на дом триста, — ответил мент.

— Двести рублей, — ответил Царьков.

У него не было с собой трехсот рублей, а подымать скандал в отделении не хотелось. Это могло кончиться очень печально и для него, и для девушки.

— Двести пятьдесят, — ответил мент.

Они сошлись на двухстах тридцати, и мент с большим подозрением смотрел, как Царьков отсчитывает последние деньги.

— Тебе что, мужик, по-особому надо? — спросил он.

— Как хочу, так и надо, — ответил Царьков.

— А то смотри. Случится что с девкой, достанем тебя из-под земли. Она хорошая девка-то, только колется.

Царьков в глубине души подивился такой заботливости. Они уже уходили, когда дежурный у двери забеспокоился:

— Эй, а ну как она не вернется?

— Куда ж она денется, — философски возразил вокзальный мент.

На улице было холодно и мокро, и безучастная ко всему девушка вдруг встрепенулась.

— Куда мы? — сказала она.

— Успокойся. Ты меня не узнала?

Девочка подняла вверх перемазанную мордашку. Она была старше Маши на три-четыре года. В глазах ее мелькнуло сначала узнавание, потом — дикий испуг. Она рванулась в переулок.

— Ты куда!

Царьков еле успел поймать ее за отворот пальто. Девчонка завизжала и принялась вырываться.

— Пусти, козел! Пусти!

Редкие прохожие поскорее переходили на ту сторону площади, чтобы, не дай Бог, не оказаться втянутыми в историю. Девочка визжала, как свинья, низко, нечеловечески, ничего женского не было в этом вое, и Царьков уже с вожделением оглядывался в поисках патрульного «уазика». Но «уазика» так и не образовалось, а Ольга вдруг затихла, ткнулась грязным лицом в его куртку и разрыдалась. Шапки у Ольги не было, и Царьков видел, как в сальных волосах копошится вша.

Спустя час, давясь и обжигаясь сваренным из пакетика супом, Ольга сидела на кухне Царькова и рассказывала ему свою историю. Рассказывала она плохо, сбивчиво, то и дело пропуская важные факты и порой совершенно не понимая связи между событиями, но цепкий аналитический ум Яши Царькова почти безошибочно угадывал произошедшее.

После того как их с матерью выкинули из приемной Молодарчука, к ним действительно приходили от Ковальского и предлагали деньги: пятьсот долларов. Мать не согласилась и сказала, что поедет в Москву жаловаться, и в тог же вечер напилась. Она пила дня три без просыпу, не появляясь на работе, а когда на четвертый день Оля вышла во двор, она опять увидела там Олега Ковальского с дружками.

— Что, сучка, жаловаться вздумала? — сказал Ковальский. — Не тебе, шобла рабочая, на нас вякать.

Ковальский и его дружки снова затащили ее в какую-то квартиру и пустили по кругу. Чтобы ей было веселей, ей вкололи какой-то наркотик, судя по всему, афродизиак. Что было дальше, Ольга помнила плохо. Она только помнила, что очнулась спустя неделю на матрасике в двухкомнатной квартире, которую толстая хохлушка снимала под бордель. Хохлушка объяснила ей, что Ольгу вроде бы продали. Она забрала у Ольги паспорт и сказала, что здесь ей будет хорошо, что сильно обижать ее не будут и что за обслуживание клиентов она всегда будет получать травку и даже немного денег.