Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Дочь пахана

Уже после войны, когда Тетя впервые попал в руки милиции, сделал о нем запрос следователь в детский дом, сумевший сохранить архив. И, как потом узнал Тетя, имелись у него, как и у прочих, фамилия и отчество, даже год и дата рождения. Была и семья, громадная, дружная, работящая. Была и бабка. Она жила в деревне и больше всех любила Вовку. Его и в тот роковой год привезли к ней на все лето. Но… Бабка пошла на реку полоскать белье и не вернулась больше в дом. Куда делась — никто не знал. Ее не искали, как и родителей, и всю семью. Поспешили сдать Вовку в детдом от греха подальше

А через месяц началась война…

Следователь милиции долго разыскивал семью Вовки. И нашел… От нее, к тому времени, осталось совсем немного. Обоих родителей, работавших на танковом заводе, репрессировали как врагов народа. Увезли на колымскую трассу. Старших — брата и сестру — сослали в Казахстан, где оба умерли, не перенеся климатической перемены.

Из остальных братьев и сестер никто, кроме младшей, не захотел принять и вспомнить Вовку. У всех были свои семьи, дети и заботы. Согласившаяся принять — была слепой… Ей нужен был не Вовка, а помощник в доме. И Тетя отказался поехать к ней, предпочтя холодную Печору своей семье.

Тетя не был похож на остальных фартовых. Ему хотелось о ком-то заботиться, кормить и радовать. Именно потому не любил драться. Но если его выводили из себя, Тетя был страшен. Но ненадолго. Быстро остывал.

В зонах его любили все бугры. К нему боялись прикипаться стопорилы и мокрушники. Знали: в короткой вспышке гнева он ломал много дров. Редкими они были. Но помнились каждому.

Задрыга лишь один раз видела его в ярости, когда Боцман попробовав чифира, поставил хазу на дыбы и хотел замокрить ее. Тетя тогда один вступился за Капку. Но так, что Боцман даже слышать боялся о чифире и теперь. Сявок измордовал заодно, пригрозив, если приметит за ними шкоду — живьем на погосте закопает.

Тетя мало говорил. Но к его словам всегда прислушивались.

Вот и теперь устроился у камина, греется, курит, слушает. Капка рядом присела. Делает вид, что забыла о новичках. Но каждое слово на слуху держит.

— Я думаю у окна примориться? — огляделся Коза.

— Это еще с чего? — удивился Шакал, любивший отдохнуть именно на этом месте.

— Пусть там кемарит! У него слух особый! Даже ночью, спящий, слышит, сколько раз мышь пернет. При Козе стремачи могут спокойно дрыхнуть. Этот ментов не проссыт, — сказал Буратино, и Шакал молча уступил новичку свое место.

— Циркач пусть на дальняк приморится. С ним рядом не заснешь. Храпит, как плесень! — выдал кента Буратино.

Перед сном фартовые разговорились о Минске. Новичкам этот город тоже не понравился. И они обошли его. Предложили тряхнуть инкассаторов аэропорта, когда они приедут за выручкой.

— Других наваристых мест не сыщете здесь. Голь и бось.

Пархатых нет. Все бывшие партизаны. Они и теперь, как в лесу канают, — говорил Рыбак.

— Мы одного поприжали вчера на свою тыкву. Дантист, мать его в душу окаянную! Рыжуху дыбали! Ну, как иначе? Все вверх жопой поставили, рыжухи не нашмонали. Тогда, давай его трясти! Он, гад, как услыхал, аж обоссался от хохоту, пес плешатый! И трехает малахольный:

— Да если бы я золото имел, зачем бы я работал? Ни в жизни! Зря вы, мужики, такой бардак учинили у меня. Я стальные зубы ставлю! Ими гранату разгрызть можно. А золото — гавно, даже орех им не осилишь! Да и кто закажет у нас золотые зубы или коронки? Народ у нас нищий! Золото видели у панов. Отняли и давно пропили его. Уже забыли, как выглядит. Поздно вы хватились, родимые! — рассказывал Буратино.

— Нет, в аэропорт мы не возникнем. Слиняем скоро отсюда, — пообещал Шакал. И что-то вспомнив, засобирался утром к Медведю.

Капка просила пахана взять ее с собой. Она надеялась встретиться там с Мишкой-Гильзой. Но Шакал отказал резко. Капка хотела пойти за ним. Но Глыба поймал. Велел вернуться, чтобы начать подготовку в закон, и Задрыга, чуть не плача, повернула обратно.

К вечеру вернулся Шакал. Задрыга похвалилась ему, как много запомнила она в сегодняшнем дне:

— Фартовый фартового тыздить не должен. Это — западло! Когда стану законницей, Боцману клешни выдеру, если махаться полезет. А Таранке — кентель отгрызу!

— Но они тоже фартовые! — напомнил Глыба.

— А законник должен себя защитить, свою честь и званье!

— У них это тоже есть!

— Но они — падлы — наезжают на меня! — возмутилась Задрыга.

— Не задевай кентов! — учил Глыба.