Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Само собой — сказал Шарль, вернувшийся к машине и услышавший его слова. — Покажем всему свободному миру, как вы разнесете этих ничтожных марксистов в пух и прах.

— Покажите, вы это умеете, — холодно улыбнулся Гутьеррес. — Мы в долгу не останемся.

Вечером Гутьеррес отвез французов на прием по случаю «бескровной национальной революции», как некоторые местные газетчики успели окрестить приход к власти Коронадо. Прием проходил в президентском дворце, и на него собралось все высшее общество тукуманской столицы, от известных ученых и писателей до богачей, ворочающих сотнями миллионов долларов. Происхождение этих богатств по большей части было туманно, так как, хотя республика и могла поставлять на внешний рынок лес, серебро и бокситы, объемы добычи всех ее природных богатств не объясняли роскоши в которой купалась ее правящая верхушка, и тех огромных вложений, которые она делала за рубежом. Прием также отличался роскошью, которой позавидовало бы большинство великосветских приемов в европейских столицах: женские фигуры, облитые потоками бриллиантов, драгоценная посуда, удивительные кушанья должны были, видимо, создать впечатление устойчивости правящей элиты и ее уверенности в себе перед лицом драматических перемен, грозивших всплеском гражданской войны и новой большой кровью. Однако в атмосфере великолепного зала Тавернье не ощутил уверенности: хотя глупых, легкомысленных и хвастливых фраз он услышал множество, но именно это внушало тревогу и говорило о самодовольном упадке, во имя самосохранения готовом пойти на что угодно и уповающем прежде всего на военную силу. Несколько наскоро взятых интервью вызвали у Тавернье лишь досаду, так как собеседники не сказали ничего мало-мальски содержательного и продолжали повторять приевшуюся чушь о международном экстремизме. Поражало то, что никто из собравшихся упорно не желал говорить о происходящем на севере, если не считать, конечно, официальных тостов, когда голос оратора едва возвышался над посторонними разговорами о торговых сделках, новых назначениях среди военных и чиновников, а также о браках, любовных похождениях и увеселениях тукуманской элиты. Материал был отснят, и Тавернье вновь заскучал. Зато Шарль чувствовал себя как нельзя лучше, присмотрев себе эффектную вдовушку бальзаковского возраста и наливаясь в ее компании шампанским на дармовщинку. Вскоре по просьбе Тавернье журналистов повезли в отель. Вдовушку пришлось прихватить с собой, — впрочем, Гутьеррес, хотя и оставался удручающе трезвым, против этого ничего не имел. Прощаясь с Тавернье в дверях номера, Гутьеррес напомнил:

— Завтра на рассвете армия начнет наступление. Мы должны разгромить группировку противника на равнине, в городе Номбре-де-Дьос. Это позволит нам, во-первых, оттеснить мятежников от моря, а во-вторых, уничтожить их ударные отряды. Тех, кто останется, пока загоним в горы, а там ими займутся специальные силы. Управления войск уже развернуты на местности, и вы сможете провести съемку операции. Обзор там такой, что вам все будет видно как на ладони и в то же время опасности никакой.

Из коридора донесся визгливый женский смех и удовлетворенный смешок Шарля. Гутьеррес кивнул через плечо и спросил:

— А как ваш напарник? Сумеет рано встать после бурной ночи?

— О, не беспокойтесь, Шарль сделан из железа, — махнул рукой Тавернье. — Итак, мы вас ждем завтра, дорогой майор.

Наутро они неслись на север в армейском автобусе вдоль нескончаемых колонн военных грузовиков, сопровождаемые впереди и сзади джипами с установленными на них тяжелыми пулеметами «М-2». Гутьеррес весело рассказывал им о конструкции пулеметов:

— Я сам стрелял из такой машинки почти на три тысячи метров и, представьте себе, уложил на таком расстоянии не одного бандита. Тяжелые пули, почти 700 гран, потому и инерция больше, и траектория полета пули сравнительно устойчива. Телескопический прицел, «лаймен» или «унертл» с 10-кратным увеличением, и можно начинать охоту. Не хотите поучаствовать? — как бы шутя спросил майор.

— Нет уж, у нас своих дел хватает, — мрачно отозвался Шарль.

Похоже, южная вдовушка сумела расшатать даже его железное здоровье. Тем не менее он работал четко, как всегда, фиксируя камерой улыбающиеся лица солдат над бортами грузовиков, показывающих двумя пальцами знак «виктория», особо впечатляющие образцы военной техники, проносящиеся к северу над шоссе тройки штурмовиков и зловещие дымы на горизонте. По обеим сторонам дороги стали попадаться застывшие автоцистерны, грузовики с боеприпасами и продовольствием. Затем появились артиллерийские позиции. В стекла автобуса упруго толкнулись раскаты залпов, самоходные гаубицы в камуфляжной раскраске сотрясались и окутывались облаками дыма и пыли. Грузовиков на шоссе стало меньше — их место вдоль обочин заняли танки и бронетранспортеры, ожидая момента, когда дорога впереди будет расчищена для стремительного броска в тыл противника. Передний джип, а за ним и автобус свернули с асфальта на проселок и подъехали, раскачиваясь на ухабах, к штабной позиции, представлявшей собой несколько блиндажей, соединенных ходами сообщения и охраняемых врытыми в землю танками и пулеметными точками. На командном пункте царило воодушевление: войска двинулись в наступление, и за его ходом можно было наблюдать даже невооруженным глазом, так как разворачивалось оно на обширной равнине, в центре которой белели постройки Номбре-де-Дьос. К репортерам, учтиво улыбаясь, подошел молодой генерал и вскинул ладонь к ладно сидевшему на голове черному берету: