Андрей Добрынин - Записки обольстителя

Здравствуйте, друг мой! Нынче утром принесли мне Ваше письмо. В этот момент я сидел за завтраком и как раз намеревался съесть яйцо всмятку, а затем приняться за поджаренные хлебцы. Отсюда Вы можете заключить, что получение Вашего письма не доставило мне особого удовольствия. Посудите сами: ранее мы с Вами не имели обыкновения обмениваться депешами, так как живем в одном городе, имеем телефоны и можем при необходимости быстро связаться друг с другом без посредничества почты. Увидев фамилию на конверте и даже обратный адрес, предполагающий получение ответа, я тут же решил, что в Вашей жизни произошло какое–то экстраординарное событие, а я страх как не люблю всяких неожиданностей, нарушающих покой, необходимый мне для творческих занятий. К тому же ясно, что если человек боится посторонних ушей и не доверяет устной речи, то событие, приключившееся с ним, отнюдь не приятного свойства. Поэтому мое душевное равновесие в это утро благодаря Вам было поколеблено. Вскрыв конверт, я принялся читать Ваше послание (крайне многословное, замечу в скобках, и написанное необычайно скверным почерком). Какова же была моя досада, когда я понял, что речь идет не о долге чести и не о творческом кризисе, а всего лишь о неудаче в любви! Разве можно, друг мой, пугать занятых людей из–за таких пустяков! Досада в моей душе смешивалась с облегчением, ибо я все же дорожу Вами и потому был рад, что речь не идет о подлинных несчастьях. А то ведь Вы, к примеру, могли по молодости связаться с какими–нибудь смутьянами и бунтовщиками, врагами порядка, которых нынче так много развелось и которые всегда готовы обольстить неопытную жертву своими посулами и заставить ее писать шифровки и подметные письма. Бойтесь их, друг мой.

Вы, разумеется, знаете, что человек я весьма занятой. В силу этого я вынужден вести размеренный образ жизни и расписывать свой день буквально по минутам. Стало быть, Вы не вправе рассчитывать на ответ. Кроме того, мне известно, что человек, позволивший любовному недугу овладеть своим разумом, не склонен внимать здравым советам, которые я мог бы преподать. Тем не менее я все же берусь за перо. Что же заставляет меня отвечать Вам?

Дело в том, что Ваше письмо разбудило в моей душе дотоле дремавшие воспоминания о невозвратных днях юности. Нотка отчаяния, звучащая в нем (хотя подчас и насколько назойливо), напомнила мне мои собственные страдания из–за женщин, и я понял, в чем Ваша главная беда. Вы, как некогда и я, встречаете стрелы Амура с открытой грудью, без надежных доспехов, и жестокий мальчишка, начисто лишенный благородства, разит Вас играючи при всяком удобном и неудобном случае. Проще говоря, Вы, как когда–то и я, не создали для себя никаких правил поведения в делах любовных и не имеете твердой точки зрения на этот предмет, с каждой женщиной начиная все сначала. Правда, в отличие от Вас, я в Ваши годы уже принялся составлять для себя свой неписаный «любовный кодекс», дабы руководствоваться впредь не душевными порывами, которые редко ведут нас к добру, а правилами, основанными на собственном горьком опыте. Этот кодекс я с давних пор ношу в себе и поступаю в соответствии с ним, — теперь же, видимо, настал момент использовать его для того, чтобы поучить своего заблудшего ближнего уму–разуму. Впрочем, я не обманываюсь относительно Вашей способности воспринимать в теперешнем возбужденном состоянии уроки здравого смысла. Я даже еще не решил, стоит ли отсылать Вам то, что я сейчас напишу. Возможно, это будет не письмо, а перенесенный на бумагу разговор человека с самим собой, поскольку в Вас я вижу себя прежнего, — записки человека, которому случалось успешно домогаться женской любви, записки обольстителя.

Начну с того симптома временного помешательства, который, будучи обнаружен мною в Вашем письме, внушил мне наибольшее беспокойство. Я говорю о горькой обиде, пропитавшей все Ваши фразы и присущей незаурядным людям, не оцененным по достоинству современниками.