Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Что ж, спасибо за помощь. Как-нибудь на днях зайду сообщить, как идет лечение.

Повернувшись к повару, он сказал ему повелительным тоном:

— Пройдемте-ка в бар, уважаемый, мне там кое-что нужно. И нечего смотреть на девушку волком: она — сама скромность.

— Слушаю, господин, — с легким поклоном отозвался повар, пропустил Корсакова вперед и за его спиной что-то резко произнес по-армянски. Корсаков оглянулся и увидел, что Рипсимэ стоит у стола, низко опустив голову, и, как ему показалось, собирается заплакать. «Да, зря Абу Нувас писал о податливых христианках, — подумал он. — Здесь и у христиан нравы суровые». Бросив внимательный взгляд на темное щетинистое лицо повара, он неожиданно заметил в нем парадоксальное сходство с нежным личиком Рипсимэ. «Ну конечно же, это ее отец! — догадался он. — Какой ужасный тиран! Борьба с ним будет нелегкой... Ну да ладно, мы еще посмотрим, кто кого». Они дошли до комнаты отдыха, где повар зашел за стойку наспех устроенного бара.

— «Бифитер», две бутылки, — распорядился Корсаков. — И чего-нибудь закусить — фисташки, маслины... Запишите на счет Винса Келли.

Повар, он же бармен, услышав фамилию, вскинул на него недобрый взгляд, словно стараясь получше его запомнить, сосчитал сумму на микрокалькуляторе, записал ее в журнал и выставил бутылки на стойку.

— Благодарю, господин весельчак, — поклонился Корсаков, сунул бутылки в карманы брюк, остальные покупки рассовал по карманам и направился к лестнице на второй этаж.

Когда он вошел в номер, Розе сел на кровати, потер ладони и радостно воскликнул:

— Наконец-то! Что случилось? Ты до первого этажа ходил битый час!

— Недурная девчонка работает тут в медпункте, — вместо ответа сказал Корсаков. — Если ее приодеть, будет просто шик. Вот с ней-то я и заболтался.

— Молодец! — восхитился Розе, из всех женщин общавшийся без трепета только со шлюхами. — С бабами здесь неважно, так что тебе повезло. Здешние бабы нас боятся, как чумы.. Как это ты так ловко подъехал к этой медсестричке, что она тебя не испугалась?

— Она испугалась, но не так чтобы очень, — сказал Корсаков. — Вся обслуга в нашей казарме — армяне, а они христиане, поэтому предрассудков в отношении европейцев у них поменьше. Но нравы и у них строгие: через некоторое время ее папаша обнаружил, что наш разговор затянулся, пришел и встал над душой, так что мне пришлось сматываться. Папаша работает у нас поваром и по совместительству барменом. Кстати, Эрхард, не думай, что у всех ребят комната так здорово прибрана, как у нас.

— Да? Ну и что? Ты это к чему? — озадаченно спросил Розе.

— А к тому, что лоск у нас наводила как раз моя новая знакомая, — объяснил Корсаков, не скрывая радостной ухмылки. — Она ведь не должна этим заниматься, так что кто-то из нас, похоже, ей приглянулся. Видишь, какая чистота, цветочки, полный холодильник... У ребят такого нет.

— «Кто-то приглянулся»! — фыркнул Розе. — Ну не я же!

— Да, похоже, что я, — согласился Корсаков. — Хотя и не понимаю, во-первых, где она могла меня рассмотреть, а во-вторых, почему ей понравился именно я. Я ведь за ней не ухаживал, до сегодняшнего дня ни словом с ней не перемолвился, и красоты во мне никакой. То ли дело эта сумасшедшая парочка — твои земляки, Томас и Байтлих: с головой у них, конечно, не все в порядке, но со стороны видно только то, что они оба красавчики. Может, они голубые? Женщины, наверное, это чувствуют лучше, чем мы.

— Они не голубые, Винс, — покачал головой Розе. — Они и в самом деле братья.

— Откуда ты знаешь? — удивился Корсаков.

— Да как-то случайно услышал их разговор, — пожал плечами Розе. — Нехорошо, конечно, но я, ей-богу, не нарочно. Они говорили о доме, о родителях...

— Ну и ну, — повторил несколько раз Корсаков. — Спасибо, что сказал, — такие вещи полезно знать. Само собой, все останется между нами.

— А что ты будешь делать с девчонкой, Винс? — перевел разговор Розе.

— Надо что-то придумать, — пожал плечами Корсаков. — Плохо то, что ее папаша работает тут же. Если бы мы были в Европе, это ничему бы не помешало, но здесь другие порядки: родительская власть выше всего. Ну да ладно, это все дело техники. Другое непонятно: что она во мне нашла? Может, думает выскочить замуж за старичка-европейца, быстренько овдоветь и стать свободной европейской вдовой?

— Да брось, Винс, ну какой ты старичок? Скачешь по горам, как горный козел, ни один молодой с тобой не сравнится, — возразил Розе. — Я вот смотрю на тебя и не могу понять, сколько тебе лет?