Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Рипсимэ, — после секундного колебания ответила девушка.

— Рипсимэ? Никогда раньше не слышал такого имени, — поднял брови Корсаков. — Оно христианское или мусульманское?

— Разве мусульманка стала бы здесь работать? — вопросом на вопрос ответила Рипсимэ. — Я армянка, и имя у меня армянское. Была такая святая — Рипсимэ, она распространяла христианство в Армении.

— Как же вы очутились в этих краях? — спросил Корсаков. — Ведь отсюда до Армении неблизкий путь.

— В XVIII веке персидский шах переселил армян в Персию, — объяснила Рипсимэ. — С тех пор мои предки живут в этой стране. В Мешхеде поселился мой дед — он перебрался сюда из Тебриза после армянского погрома, еще до войны. Здесь, в маленьком городке, жить спокойнее.

— Но уж не веселее, — заметил Корсаков.

— Я училась в медицинском училище в Мешхеде, — продолжала Рипсимэ. — Шла война, требовалось много медсестер. Мешхед — город большой, но веселиться было некогда — учиться приходилось изо всех сил. Нас хотели выпустить поскорее, потому что с фронта поступало очень много раненых. Мы и английский немножко учили, чтобы читать аннотации к лекарствам. А откуда вы так хорошо знаете фарси?

— Работал когда-то в этих краях, — туманно пояснил Корсаков.

— В Афганистане? — уточнила Рипсимэ.

— Да, — с удивлением в голосе ответил Корсаков. — Как вы догадались?

— Я знаю, что вы сказали мне неправду, — объяснила Рипсимэ. — Вы вовсе не инженер — вы и ваши товарищи приехали сюда воевать. Поэтому я подумала, что вы могли бывать и в Афганистане, ведь там тоже война и тоже говорят на фарси. Мне кажется, именно там вы стали интересоваться исламом.

— Почему вы думаете, что я интересуюсь исламом? — еще больше удивился Корсаков.

— Если бы вы не знали ислама, вы не знали бы, кто такие Айша и Фатима, — ответила Рипсимэ.

— Что ж, правильно, — улыбаясь, кивнул Корсаков. — Действительно, мне было очень любопытно узнать, чем живут люди здесь, на Востоке. В Европе и в Америке об этом почти никто не знает. Мне хотелось понять мусульманский мир, ведь он составляет, наверное, треть человечества.

— Ну что ж, кое-что вам удалось, вы говорите на фарси вполне прилично-, — тоном знатока сказала Рипсимэ. — Неужели вы изучили его в Америке?

— Представьте, да, — ответил Корсаков. — Должен похвастаться: не только фарси, но и арабский, и турецкий, и немножко урду. Выяснилось, что у меня врожденная способность к изучению языков. Я никогда не был особенно трудолюбив, но с языками мне помогал сам господь бог... или аллах. В Америке Восток и восточные языки преподают во многих университетах, так что удивляетесь вы напрасно. И ученые в Америке живут из самых разных стран, поэтому арабскую культуру может преподавать араб, иранскую — иранец и так далее.

— А с армянским языком вам случайно не пришлось познакомиться? — спросила Рипсимэ. — Ведь наша культура — одна из древнейших в мире.

— Знаю, но не пришлось, — развел руками Корсаков. — Есть предел силам человека. Хотя в Нью-Йорке, в том районе, где я жил, было немало армян.

— Да, армяне есть везде, — со вздохом произнесла Рипсимэ и умолкла. Корсаков подождал, не скажет ли она еще чего-нибудь, после чего сообщил:

— А как было бы хорошо — изучить основы армянского языка в свободное время! Такой пробел в образовании можно было бы заполнить! Не хотите стать моим преподавателем? Увидите, я очень способный ученик.

— Но почему именно я? — лукаво спросила Рипсимэ. — Я могу подыскать вам человека и старше, и опытней, — человека, которому уже приходилось преподавать языки. Хотите?

— Не хочу, — покачал головой Корсаков. — Дело в том, что, когда вы смотрите на меня, мне хочется быть совершенством, мне хочется знать все. А какое это великое счастье — говорить с вами на вашем родном языке! Может, таким образом я стану вам ближе...

Рипсимэ улыбнулась, но ответить не успела — в коридоре послышались тяжелые шаги. Корсаков, приблизившийся мало-помалу к девушке почти вплотную, отступил к двери, оглянулся и увидел мрачного небритого здоровяка-повара. Тот стоял, уперев руки в боки, и испытующе смотрел на Рипсимэ. Девушка вспыхнула и отвернулась к столу, на котором громоздились коробки с лекарствами, однако продолжать работу, прерванную появлением Корсакова, ей было непросто — у нее все валилось из рук. «Вот чистая душа! — порадовался Корсаков. — Какая-нибудь европейская сучка выпроводит из дому любовника, через пять минут встречает мужа и даже не покраснеет». Угрюмец-повар явно не собирался уходить, и Корсаков со вздохом произнес: