Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Сахалин

— К тому же не забывай, что мне известно, как ты— падла — смотался с приемки. От меня! И знай, что мы тебе последний шанс даем — возможность умереть честным вором. Если ты откажешься, знай, мы уже кой-кому из кентов о тебе сообщили. Сдохнешь хуже, чем Скальп! Это уж точно.

Трубочист молчал.

— Ну что? Нам долго ждать некогда. Время у всех на счету, — торопил Муха.

— Что я должен сделать? — упал голос Вовки.

— Давно бы так. А то ломается. Иного выхода ведь нет. Давай обговорим, что известно Яровому и слепим «темнуху», — предложил Клещ.

— Какую? — обрадовался Вовка.

— Посмертную твою ксиву. Что ж еще, — оборвал его Муха.

— Посмертную… — дрогнул голос Трубочиста.

— А ты как думал? Просто так сдохнуть? Нет. Не выйдет. И давай сюда, ближе! Плакать по тебе некому и некогда.

Поселенцы притихли. Потом заговорил Вовка.

— Он знает о телогрейке. И сказал, что он ее нашел. Это та телогрейка, где я деньги и перстни прятал. Надыбал. Значит, утаивать ни к чему. Не знаю, известно ли ему о содержимом доподлинно. Но искал неспроста. Сам сказал, что в шести километрах нашел от того места, где она была выброшена.

— Что ты об этом думаешь, Клещ? — спросил Муха.

— Раз искал, значит знал, что в ней есть, — угрюмо отозвался тот.

— А что еще он знает? — спросил Муха.

— О совхозе, где на поселении был, — мрачно ответил Трубочист.

— Я по делу тебя спрашиваю?

— Он знает, что я должен вам.

— А знает, за что?

— Не понял. Он как сказал про телогрейку, что там все сохранилось, так я и сознание потерял.

— Это к лучшему, — заметил Клещ.

— Ну, а у меня он ни хрена не узнал. Но о Карагинском, где я раньше на поселении был, тоже знает все.

— Выходит, что у меня он спрашивал больше, чем у всех у вас. Даже, когда клифт достали, тот, что от костюма, спросил — где пуговица? А я и сам не знаю. Сказал, что тебе, Трубочист, давал, и, верно, во время приступа ты ее потерял. Стемнил насчет денег Гиены. Сказал, что сама отдала, что жениться на ней хотел. А про смерть ее ничего не знаю. Ответил, что до гостиницы довел. А дальше не интересовался.

— Много он тебя спрашивал, — озадаченно проговорил Муха.

— Много и знает! — обрезал Клещ.

— Ладно, хватит мусолить без толку. Давай к делу. Двигайся, Вовка. Пиши ксиву. Предсмертную и покаянную, — потребовал Муха.

— Вот, возьми бумагу, — послышался голос Клеща.

— А ручка?

— Карандашом своим пиши, — зажег фонарь Муха и сказал Клещу: — Диктуй!

— Я думаю, что это письмо должно быть адресовано прокурору района, — сказал Беник.

— Почему не Яровому? — не понял Муха.

— Мы на него «бочку покатим», как же ему будем адресовать?

— Ну, давай. Диктуй.

— Пиши! — приказал Клещ Трубочисту. — Прокурору Ногликского района от поселенца Владимира Журавлева, проживающего в селе Ноглики.

— Написал, — тихо сказал Вовка.

— Пиши дальше. Я вынужден покончить самоубийством свою и без того нелегкую жизнь, какую мне здесь, на поселении, непомерно усложнил следователь Яровой. И я вынужден писать это письмо перед смертью затем, чтобы не допускали вы подобных моему случаев с другими поселенцами.

Я отбывал немалые сроки наказания и остался жив даже в тех нечеловеческих условиях. А когда начальство выпустило меня на поселение, зная меня не менее, чем любой следователь, здесь меня вынудил именно следователь Яровой — покончить жизнь самоубийством.

Возможно, я в чем-то и виноват. О том я скажу вам, человеку, знающему поселенцев, и пользующемуся среди них авторитетом. Вам, прокурору, я доверяю все, что могу считать своей ошибкой или закономерным требованием.

— Написал, — сказал Вовка. Клещ обдумывал недолго:

— Я задолжал двоим заключенным, отбывавшим свои сроки вместе со мной. С нами отбывал наказание и человек, из-за которого я получил незаконное дополнительное наказание сроком на десять лет. Из- за этого заключенного, по кличке Скальп, я лишился всего. И прежде всего — своего здоровья. Именно из-за него я перенес нервное потрясение. Из-за него я остался получеловеком.

— Хотя и был говном и паскудой, — вставил Муха.

— Не сей, Сенька. Он ведь почти «жмур», с разницею в минуты. А о «жмуре» паскудно не говорят. Замолкни! — отчитал Клещ и продолжал диктовать:

— И когда стал подходить к концу срок моего поселения, я задумался о своем здоровье, какое нуждалось в лечении. А лечение стоит денег. И я решил, что человек, повинный в утрате его, поможет и восстановить мне его. К тому же я задолжал, как уже говорил, двоим моим друзьям…