Петр Катериничев - Редкая птица

Ну а капитан — потому что чихать он хотел на всякое и любое начальство.

Раза три ему вешали майорскую звезду и раза три снимали — неуживчив, характером крут. Да и бабы — с ними где найдешь, там и потеряешь.

Приморским РОВД руководит бессменно лет десять — в городе он, хоть и крутой, но Хозяин, это давно оценила Территория, им хлопотное соседство ни к чему, а потому и Кузьмина сместить с должности хрен кому по силам. Ну а если ему в городе кто не по душе — укатает.

Он долго молча смотрит на труп Круглова, приказывает эксперту:

— Ты это, чтобы все по форме… И побыстрее.

— Сделаем, Василий Кузьмич.

Снова бросает взгляд на труп и цедит сквозь зубы:

— Доигрался…

Садится в машину, хлопает дверцей.

— В управу! — И исчезает так же скоро, как и появился.

Ну а меня ноги несут к знакомому питейному стояку.

— Понравылос? — радостно встречает продавец.

Беру сто пятьдесят, бутылку с собой, гору жареного мяса и пять шоколадок.

Выпив, начинаю уминать мясо с энергией, достойной лучшего применения. Интуиция (вот ведь тонкая штука) подсказывает, что поесть в другой раз удастся не скоро.

Если удастся вообще — ну да о грустном или ничего, или хорошо…

Закуриваю… Итак, у меня в запасе минут сорок. Как раз, чтобы снять «пальчики» с бутылки и прикинуть, кому они принадлежат… А мои-то у Кузьмича имеются…

…В Приморск я прикатил в бархатный сезон девяносто первого. В аккурат подчистую спроваженный на «заслуженный отдых» после августовского «недоворота».

Для меня те события вылились в окончательный «разбег» с женой и увольнение с работы. Официально я числился «мэнээсом» в Институте Азии (Восток, дело тонкое!), ну а на самом деле работал аналитиком по проблемам одной близкой восточной соседки. Проблемы ее были сугубо внутренние, а потому и разработка их велась неофициально. По окончании «унивсра» мне предложили работать по той же теме, что и мой кафедральный шеф, капнули на плечи парой звездочек, дали после женитьбы отдельную квартирку и умеренно загрузили работой. Приятно было и то, что ни в какую «контору» ходить было не нужно: я получал необходимые материалы и должен был к такому-то числу сделать их аналитический разбор со своими выводами и рекомендациями. В любом спецхране любой библиотеки или института я получал любую литературу, чем беззастенчиво пользовался, восполняя пробелы в знаниях истории собственной страны, как, впрочем, и всех остальных вместе взятых и каждой в отдельности. Разумеется, в святая святых — партархивы — я допущен не был, но и не жалел: меньше знаешь, легче спишь, да к тому же информация о том, что лидер такой-то компартии был гомиком, а известный деятель марксизма — тайным провокатором, тайным евреем, тайным узбеком, тайным поклонником Ницше, тайным шизиком да еще любил играть в «бутылочку» или в «солдатики» — с летальным исходом, — ничего нового к моим знаниям о людях не прибавляла, а изречение «Что есть добродетель?» покрыто для меня мраком непроницаемой тайны и по сей день.К полному моему восторгу я оказался… моряком! Бог знает зачем (как зачем? — положено; в армии не порядок, там распорядок, а на флоте — тем паче!) мне пошили форму и даже выдали кортик. Вот только узнать, на каком флоте я служу, так и не представилось возможным.

Раз пять меня выдергивали на тревоги и сборы; тревоги были настоящие — вывозили на «объект», в бор, сажали в отдельную комнату, загружали материалом и через шесть-восемь часов будь любезен: выводы и рекомендации на одной страничке.

Ну а сборы воспринимались экзотикой: обстрелка (это когда по тебе стреляют настоящими пулями, дабы не сачковал, а окапывался и переползал как положено), огневая подготовка, диверсионная подготовка. психологическая подготовка, борьба за живучесть… С таких сборов я приезжал худой, как насос, жилистый, как орангутанг, и спокойный, как черепаха, — куда спешить, когда той жизни — всего-то триста лет!..

Но полного счастья нет нигде, даже в Крыму.

При всей ответственности наши разборы были кому-то нужны, как газета «Социалистическая индустрия» нильскому крокодилу. Власть имущие принимали решения, пользуясь цитатами классиков и пролетарским чутьем, которое острили, надо полагать, перечитывая нетленку «Ленин и печник» и общаясь с грудастыми девахами «из народа». Ну а к «судьбоносным персстроечным» у меня был накатан вялый «диссер», по защите которого от дел аналитических я отвалил на преподавательскую работу при полном поощрении начальства.