Петр Катериничев - Беглый огонь

Из ощущения блаженного ступора меня вывел приятный, знакомый, струящийся откуда-то извне запах аромат свежеперемолотых кофейных зерен и только что сваренного кофе. Моему зажмуренному взору представилась тяжелая, безукоризненно белая чашка, полная густого напитка, ломоть горячего белого хлеба с хрусткой корочкой, намазанного свежайшим маслом; рядом — чашечка красной икры со льда, белая мякоть брынзы, зеленоватый, пряно пахнущий рокфор… И тут вдруг я понял, что запахи — не плод моего разыгравшегося голодного воображения, они — наяву.

Как бы подтверждая эту догадку, обонятельные рецепторы прислали еще одну информацию: где-то недалече поджаривался бекон с яйцами.

Мысль была одна: девочки вернулись с покупками, напитками и закусками. Это решало все проблемы: голода, одиночества и самоопределения во времени и пространстве.

Я наскоро вытерся, художественно задрапировался в простыню, мельком глянул в зеркало — по-патрициански просто и слегка царственно. Но при обозрении гордого анфаса не удержался от сокрушенного: где былая красота, где румянец яркий?..

Задекорироваться в марлю мне без посторонней помощи все равно не удастся, и хотя мужчину украшают шрамы, а вовсе не синяки и кровоподтеки, за неимением гербовой… Зато в остальном-то я совершенен, как статуя Октавиана Августа!

Бодро толканул дверь ногой и двинул на кухню, влекомый смешанным ароматом еврозавтрака. Вошел. Жизнеугверждающий оскал на побитом лице борца за идею застыл, как лещ в морозилке, превратившись в американскую циничную гримаску, означающую у янки улыбку: на меня смотрел зрачок маленького вороненого пистолета совершенно слоновьего калибра, в шпионском и прочем заинтересованном простонародье именуемого «спенсер». И зажат он был бестрепетной рукой железной леди. Сомнений в том, что порция свинца продырявит мне грудь при первом же неудачном движении, у меня не возникло. Шутки кончились.

— Вон туда, Рембо, за столик, к окошечку, — холодно-невозмутимым тоном, с капризной насмешливостью штатной стервы, произнесла дама с пистолетом. Спорить и препираться я не захотел.

Место было выбрано по уму: столик мраморный, тяжеленький, скорее всего и к полу вмертвую привернутый; расстояньице между столешницей и подоконником, куда я втиснул задницу, узенькое донельзя — ни вскочить, ни дернуться безнаказанно из этого угла нельзя.

Дама смотрела на мои манипуляции с усаживанием с нехорошим прищуром. Как только умостился, присела в торец стола, напротив, домашнюю «трехдюймовку» аккуратно положила рядом. Кажущаяся игрушкой немецкая штучка была вполне уместна и горазда сработать на совесть на таком расстоянии и при таком раскладе. Дама ничем не рисковала: стол длинный, ручонками не дотянуться. Такая вот беда: остался ты, Дронов, несвязанным повязанным волком. Грезы о девочках рассеялись, аки дым: такова жизнь, за все хорошее надо платить.

Впрочем, и сидевшая напротив дама отнюдь не выглядела дебелой затурканной домохозяйкой: ноги, затянутые в джинсы, были самой наипрестижнейшей длины; правильные черты лица, короткая стрижка, ухоженные руки, все «в цвет», стильно; если это и есть «мадам», то весьма еще импозантная и сексапильная; хотя годочков ей и немного, тридцатник с небольшим, вполне могла оказаться и замужем за крупным здешним бизнесменом или круторогим администратором. Но оставила квартирку — муженьку ли в его нелегких промыслах помогать, приручая нужных людишек, или — напротив, вольный приработок от мужа, опять же втихаря. А может быть, и — чистое хобби, как у вышедшего в осадок гарнизонного старшины, — ни дня без «строевой»! Многообразным могло оказаться назначение квартирки, вот только я сюда тоже не набивался в гости! Ну а дама с пистолетом держалась с холодной отчужденностью; может, трудное детство и суровая юность сделали ее такой букой?

Или — подрабатывала в собственном бордельеро страшилой-вышибалой: садистские наклонности ныне у крутых в лютой моде! Как бы там ни было, верилось без дураков: эта способна шлепнуть меня без затей, причем не по зову сердца, а исключительно по велению разума.

— Кофейку бы, — протянул я искренне.

— Обойдешься, — отрезала металлическая леди и спросила совсем уж неразумно:

— Ты кто?

«Конь в пальто!» — каков вопрос, таков и ответ. Похоже, в этом милом домике одни — привозят гостей в состоянии полного беспамятства, другие — пестуют и лечат, третьи — оказывают сексуальные услуги со всем старанием и усердием, к полному собственному удовольствию, четвертые — грубят и пужают пистолями.