Петр Катериничев - Беглый огонь

Словно срывающиеся порывы шквального штормового ветра захватили нас троих, и мы метались и безумствовали в этой круговерти бешеной, дикой стихии, и буря длилась бесконечно, срывая с наших губ стоны, словно пену с гребней волн…

…Я лежал на спине, обессиленный, слыша только шепот прибоя… Воздушный поток подхватил меня и нес высоко-высоко, над зеленеющими полями Уэльса, над красными виноградниками Ван-Гога, над мерцающим Парижем Дега… Я летел, окутанный прозрачным серебристым туманом, и невесомые, пахнущие фиалками теплые струи укачивали, баюкали и ласкали…

Я открыл глаза. Девчонки уже встали. Одна быстро наклонилась ко мне, поцеловала в губы, прошептала:

— Ты был изумителен…

Подруги направились к двери. Вторая обернулась произнесла негромко:

— Мы еще забежим, если ты не против, а? Все чувства, какие обуревали меня, я смог выразить только взглядом и странным междометием.

— Он не против, — засмеялась первая. — Не скучай, Железная Маска. — Девушка сдула с ладошки поцелуй, и обе они исчезли за прикрытыми дверями, словно мираж, оставив после себя свежий аромат осенних цветов и только что сорванных антоновских яблок.

А я остался лежать и смотреть в потолок. На губах продолжала блуждать бессмысленная улыбка, которую принято называть идиотской. Чувства мои были, как пишут в романах, «сметены лавиной страсти»: даже если сейчас придет палач и объявит, что пора на эшафот, после этой встречи с девчонками я уверен, что жизнь пролетела не зря. Хотя… Кто сказал, что пролетела? Я не желаю, чтобы гримаска даже легкого разочарования омрачила их лица по возвращении, а потому готов свернуть палачу шею раньше, чем он занесет топор! Да и вообще на этом свете слишком много дел, стран и людей, чтобы…

Стоп. Как писали классики, Остапа несло. Пора определиться, где я нахожусь и как здесь очутился. И лучший способ выяснить это — узнать у очаровательных нимфеток.

Я оглянулся в поисках хоть какой-нибудь одежды, но ее не оказалось. Тогда, завернувшись в простыню, подобно патрицию или Махатме Ганди, подошел к двери в гостиную и одним движением распахнул ее. Я был готов увидеть все, что угодно: дюжину морских пехотинцев или стриженых мордоворотов в черном, кордебалет «Гранд-опера», даже — начальника покинутого мною домзака, взирающего на бежавшего лишенца с лукавым ленинским прищуром и задорной бериевской искринкой в усталых стеклах пенсне.

Никого. Никогошеньки. Девчонки исчезли, как испарились. Беглой трусцой я проскакал по квартире, открывая все двери и дверцы. Они оказались незаперты, все, кроме входной. Массивный замок, сама дверь — двойная. По-видимому, девчонки удалились, пока я блаженствовал и предавался неге: нечего сказать, деловой подход.

Увидев небольшую деревянную лесенку, поднялся и оказался в просторной мансарде: квартира оказалась двухуровневая, на крайнем этаже сталинки, по-моему, где-то в центре города. Мансарда была стилизована под парижскую студию: решетчатые деревянные жалюзи едва пропускали свет, пол был застелен ковром, в углу — самый настоящий, выложенный синими гжельскими изразцами камин. Не поленился выглянуть в оконце, благо жалюзи были заперты изнутри: ну да, свинтить из этого гостеприимного дома я мог в пару секунд, по крыше, вот только… Думаю, мой наряд и закутанное в бинты лицо были бы слишком вызывающими даже при той легенде, которую я себе придумал по въезде в Покровск: художников-абсурдистов общество терпит только в костюмах от Кардена или Босса и с толстым портмоне в кармане; но стоит появиться в губернии в наряде Адама любому служаке кисти и холста, будь то абсурдист, портретист или даже матерый соцреалист-декоратор, по истечении короткого времени он приобретет временную прописку в психушке. Ну а учитывая мои несложившиеся отношения с милицией и кем-то еще, меня пропишут много дальше, зато на постоянку. К чему так спешить? И бегать от своего счастья?

Узрел я и телефон. Снял трубку: работает. С грустью прослушал длинный, как хвост анаконды, гудок и положил на место. Некому мне звонить в этом городе. Да и в столице гость я пока нежданный и небезопасный. «Здесь под небом чужим я — как гость нежеланный…» И с каких пор родная страна стала для меня столь чужой? Бог весть.

Набрать по межгороду прямой Крутова… И что я ему сообщу доброго и вечного? Да и кто знает, сколько «грязи» осело на этом номере… Озираю мансарду, по потолок наполненную скромным обаянием буржуазии. Нет, это никакое не пристанище теневого местечкового олигарха и не каталажка. Можно было бы решить, что роскошный бордель, но… Во-первых, мне трудно поверить, что беспамятный автопилот привел меня в такое сладкое место, а во-вторых…