Петр Катериничев - Беглый огонь

— Работа у него такая. Малооплачиваемая.

— Ну и поменял бы!

Вот чем несимпатичны людям новые русские, а также их чада и домочадцы, так это своей нарочитой наивностью: забывают, что не в Америке живем. И к остальным гражданам относятся так, будто кругом россыпи золотого песка, и людишки лишь по тупости, лености и недомыслию не пихают сей песок в карманы и подручные предметы, типа ведер, баков и багажников «Запорожцев». Ясный перец, крайние десять лет наша распропащая державка — Эльдорадо для жуликов, волков в законе и проходимцев, но не все же жулики… Некоторым — не дано. Как забывают и то, что быть богатым в стране нищих нельзя. В любой момент все твое благосостояние может накрыться медным тазом и ты получишь одно из трех: пулю, срок или бессрочную иммиграцию в какую-нибудь милую и славную страну, где ты чужой. До конца дней.

Это не был стационарный пост, обычный подвижной с «фарой»; дорога эта в будний день малопроезжая, а потому не случилось ни одной встречной и помигать по-дружески было некому. Ну а то, что стрелка спидометра шкалила за сотку, это без дураков.

Ольга грациозно подрулила и остановилась. И тут… Опа! Как гласит народная мудрость: «они приехали». Безо всяких сантиментов и приготовлений сержант, вяло козырнув, велел выйти из машины. Гаишная же бибика, стоявшая по засадному и подлому обычаю в кустиках, была усилена двумя пареньками в пятнистом с коротенькими «Калашниковыми». Но не ОМОН, и то хлеб: у этих мы сразу бы легли мордой в грязь безо всяких сантиментов.

Пареньки-срочники мирно дымили сигаретками; хотя и поставили их на этой дорожке, не имеющей ни тактического, ни стратегического значения, в веселенькое для них усиление в связи с давешней стрельбой и поножовщиной в городе, пацаны за день поняли, что особенно усердствовать не придется: гаишники, по традиции, зарабатывали на мягкий кусок хлеба с маслом и, надо полагать, радовали практикантов-срочников хорошим куревом и ветчинкой с кофеечком на перекус.

— Документы, — хмуро выдохнул сержант, когда Ольга выбралась из машины. — Ты — тоже вылазь! — заглянул он в салон, запнулся на мгновение, рассмотрев меня, потом проговорил в том же ритме, чуть снизив тон:

— Багажник откроешь.

Ну да, голос его если и изменился, то самую чуточку. Вряд ли сержанта испугал мой избитый вид: в любом случае такой фейс насторожил бы всякого мента" но… Стоит ждать худшего: раз уж исполнилась первая часть пословицы «с тобой заберут…», то и исполнение второй не за горами.

То, что мой побег из домзака, усиленный прощальным «оревуаром» по морде чиновному полкашу из управы, не остался незамеченным, это точно. Подсуетились ребятки, и, поди, уже и ориентировочка во всей красе подошла по частям и соединениям доблестной краснознаменной; даже если не учитывать столичные грешки, на вышку хватит: убивец, хам и террорист, свинтивший рука об руку с известным рецидивистом Козырем, да еще и морду набивший полковнику-администратору качественно и в рекордно короткие сроки! Одного я не знаю и знать не могу: меня вязать указано или мочить на месте? Впрочем, последнее распоряжение может исходить и от гаишного сержанта: кто в этом тихом омуте с кем повязан — тайна, покрытая мраком. Что-то сержантик стал неестественно прям, строг и немногословен, будто трехлинейку проглотил. Вместе со штыком.

И чары прелестной Ольги на него не действуют: пусть у нее и побито лицо, но, во-первых, заметить это с маху, непредвзятым взглядом сложно, а во-вторых, ноги-то на месте остались! И — какие ноги!

Багажник я раскрыл, как и просили. Вынув ключ зажигания. А не так глупо, батенька, не так глупо с вашей стороны… Впрочем, «батенька» — сержант стоял теперь, глубокомысленно вперившись в багажник, заполненный на треть всяким водительским хламом, лежащим здесь без движений, дополнений и перетрясок, видно, с самого последнего техосмотра машины. На затылке выступила испарина, а в покрытой полевой кепочкой голове вертелся, надо полагать, лишь один вопрос, зато гамлетовский: быть или не быть?

Напарник сержантский оплошал: вместо того чтобы бдить и отслеживать, водитель безмятежно откинулся на спинку и, прикрыв глазенки, внимал орущему магнитофону; в песне большой Филя, муж Аллы, экспрессивно сообщал, что он кому-то что-то даст: то ли «чику», то ли «шику», то ли вовсе уж неприличный, но для бальзаковских женщин вполне вожделенный предмет.

Солдатики тоже не походили на эсэсовцев, даже киношных; они-то как раз на девушку отреагировали штатно: откровенно пялили глаза. И хотя Оленька была старше срочников годков на десять, а то и на все пятнадцать, ребятишки вожделели, да и посмотреть было на что. Нет, они бы отреагировали, если бы ситуация не вписывалась в рамки; пока же, по их разумению, все происходило в обычном режиме: богатая тетка с телохранилой, а может, и с гребарем из ее же обслуги, катится куда-то в лесок оттянуться на природе под шелест родных осин, а сержант по уму пытается скачать с хозяйки богатой тачки денюжку, да побольше; дама точно раскошелится, если прихватили с хахалем, вот морда у сержанта и закаменела, как при запоре: сколько бы спросить, чтоб не продешевить, да политес какой-никакой соблюсти притом.