Геннадий Прашкевич - Бык в западне

Вдова все поняла.

— Это же за погибшего кормильца, — побледнев, чуть слышно выдавила она. — Это же за его потерянную жизнь. — Она даже не заплакала. — У меня двое детей остались. Они сейчас в школе. — Вдова спохватилась, что сказала что-то лишнее, и заторопилась: — Я же не работаю. Город маленький. Где тут у нас найдешь работу? Да и дети у меня. Школьники. Двое. Вы сами подумайте. Вот сами подумайте. Как жить будем?

— Да ты ж еще молодая! — заржал Серега Херетин и прямо на глазах потрясенной, окаменевшей от ужаса вдовы начал мочиться на слишком белую накрахмален ную скатерть.

Как бы вошел по малой нужде в чудный садик из живых и искусственных цветов. Как бы припал от души к кусточкам. Не мог удержаться. Наверное, излишняя чистота возбуждала Херетина. Вот тогда Чирик единственный раз рассердился на Серегу.

— Кончай! — коротко бросил он Херетину, серди то загоняя окаменевшую от горя вдову в ванную.

Почувствовав, что Чирик действительно сердится, и не понимая, почему Чирик сердится, Серега Херетин, застегивая ширинку, ухмыльнулся:

— Да кончил, кончил!

Вся наша жизнь — гниющая трава, подумал Чирик. Он любил думать красиво. Вся наша жизнь — гниющая трава, подумал он, одеваясь и внимательно прислушиваясь к ровному, как журчание ручейка, треньканью пейджера, оставленного в кармане джинсовой куртки. В гниющей траве гниет и то, что в ней валяется. Серега Херетин сгнил первым. Я завалил Серегу как кабана пулей под левую лопатку. Не будет больше Серега мо читься на накрахмаленные белые скатерти на глазах бедных вдов и гадить на полы чистеньких, но богатых лавок.

Короче, Чирик как бы осудил Херетина.

Но ведь только никто теперь не подтвердит, что это не я лично отнял деньги у тех вдов, с сожалением по думал Чирик. Это же все Серега действовал, ухмыльнул ся он. Да и вдовы сами виноваты, раззявы. Получили деньги, бегите в сберкассу! Зачем тащить домой трид цать лимонов?

Чирик опять ухмыльнулся.

Жалко, что некому теперь в случае надобности под твердить ментам, что это все Серега творил, а я наобо рот, я даже сочувствовал тем вдовам. Понятно, что са мих вдов сюда приплетать не надо и совсем не надо задавать такие вопросы именно вдовам, они ж пристра стны, они не смогут объективно судить, глупые квоч ки, кормильцев потеряли, а потом и деньги.

Он опять ухмыльнулся.

А спрашивается, зачем лезли их непутевые мужи ки под землю? Не могли найти чего полегче на земле? Не могли изловчиться с работой на самой ее поверхно сти? Мало на земле уютных продбаз, хозяйств всяких подсобных? А? Тепло, светло, и мухи не кусают. Не так, что ли? А под землей, понятно, как ты ни рыпайся, там сыро и темно…

И в гниющей траве сыро и темно, красиво подумал Чирик . Чтобы выжить в такой гниющей траве, надо все вокруг жарко подпалить. Так подпалить, чтобы высо кий огонь с ревом достал до небес. И гори оно синим пламенем! Так-то. И подумал: эх, жалко, нет сейчас у ме ня времени. И нет под рукой ни Сереги Херетина, ни Хариса Латыпова.

Хотя Чирик выходил из номера всего два раза, оп ытным глазом он успел углядеть в гостинице подозрительно кучкующихся азербайджанцев.

Упитанные айзеры. С такими можно иметь дело.

Однажды он и Серега без труда отняли у таких вот упитанных айзеров неплохой товар — пакистанский метадон, индийский бупренорфин, отечественный тремитилфентонил.

Эти айзеры в гостинице тоже показались Чирику интересными. Даже перспективными. Только вот времени на них нет.

Чирик закурил, неторопливо выпустил изо рта густой клуб дыма и вынул наконец из кармана джинсовой куртки тренькающий, как игрушечный трамвай, пейджер. На экране был высвечен номер. Так же нето ропливо Чирик подошел к тумбочке и снял с аппарата трубку гостиничного телефона.

Слинять бы, с тоской подумал он, набирая номер, сброшенный на его пейджер. Спрятаться в глуши. Пе ресидеть опасность. Хоть среди медведей. А то устро иться сторожем на какую-нибудь сельскую продбазу.

И замер. Его звонка ждали.

— Ну, здравствуйте, Григорий Павлович, — услы шал он вполне доброжелательный незнакомый голос.

— Здравствуйте.

Доброжелательный голос был незнаком Чирику, но Чирика это не смутило. Страшный человек в Москве предупреждал, что разговаривать с Чириком будет, воз можно, совсем не он, а какой-то другой человек.

— Слушаю, — негромко сказал Чирик, потому что не знал, что именно ему следует говорить. В горле у него пересохло.

— Правильно делаете, что слушаете, Григорий Пав лович, — ответил доброжелательный голос впрочем, сразу переходя на тон более деловой. — Внимательно слушайте. Очень внимательно. Ничего повторять не буду. Сегодня в три часа дня, Григорий Павлович, вы должны стоять у второго подъезда в доме на улице Ор джоникидзе… — Человек назвал номер дома — У вто рого подъезда от арки. Помн ите арку? Вот и славнень ко. Примерно в три тридцать, ну, сами понимаете, это само собой, плюс-минус пять минут, на площади Ленина возникнет некоторый шум. Наверное, вы его услышите. Даже, наверное, обязательно услышите. Ну, так вот. Когда услышите шум, то откроете дверь подъезда, код два-три-восемь, и подниметесь на пятый этаж. Лифт вызывать не надо. Подъезд тихий. В этом подъезде сейчас живут в основном пенсионеры и одинокие люди. У квартиры… — человек назвал номер квартиры, — вы остановитесь и прислушаетесь. Если вблизи кто-то окажется, мало ли что бывает, случайности не исключены, подниметесь выше на площадку и подождете. Там на площадке колонка мусоропровода. Там и переждете. Никто вас там не увидит. Потом, стараясь не шуметь, спуститесь к указанной квартире и откроете дверь. Ключ у вас?