Валерий Рощин - Черная бездна

– Если навестишь завтра, так и быть, расскажу о своей профессии в деталях и ярких красках.

– Серьезно? – хлопает она длинными ресницами.

– Абсолютно.

– Что ж, постараюсь, – говорит она после секундного раздумья. – Посижу завтра подольше с Сальвадором на верхней палубе, а к вечеру приду. Старик всегда крепко спит, надышавшись свежим морским воздухом.

– Отлично, – улыбаюсь я.

А сам теряюсь в догадках – ведь когда гормоны успокаиваются, эрогенной зоной становится мозг. «Почему она так часто спрашивает о моей профессии? Чего на самом деле она ждет от нашего знакомства?..»

Нет, доставлять удовольствие женщинам я умею, и Леона стонала на моей широкой кровати по-настоящему, без театрального притворства. Тем не менее что-то в наших стремительно развивающихся отношениях настораживает. Интуиция, знаете ли. Как учил генерал Горчаков: думать надо головой, любить сердцем, а чуять задницей. И самое главное, ничего в этой простенькой формуле не перепутать.

Одевшись и приведя в порядок волосы перед большим зеркалом, девушка грустно улыбается:

– Знаешь, если бы наши отношения имели некоторое продолжение…

О чем это она, господи?! Если о браке, то я сойду в первом же порту!

– Ты о чем?

– Мы могли бы встречаться и после круиза, – вкрадчиво говорит Леона.

– Что ж, я не против, – бодро пожимаю плечами, будто и сам хотел предложить эту безумную идею. – Будем жить долго, счастливо и умрем в один день – ты от диабета, а у меня печень откажет.

– Мне пора, – смеется она.

В этот момент в дверь опять кто-то стучит. Только теперь неизвестный гость делает это настойчиво и громко.

Быстренько облачаюсь в свой круизный наряд – шорты и футболку.

– Не открывай, – испуганно шепчет девушка.

– Почему?

– Не надо.

– В чем дело? – подхожу к ней, обнимаю. Она дрожит и с опаской смотрит на дверь. – Думаешь, это опять те люди, которые преследовали вас в Неаполе?

– Я не знаю… Давай подождем, пока они уйдут.

Ладно, подождем. Присаживаемся к столику, допиваем остатки вина…

Через несколько минут стук прекращается, незваный гость уходит. Леона успокаивается, подходит к зеркалу и поправляет волосы.

– До завтра, – берется она за ручку замка.

– Я провожу…

Покинув каюту, мы перемещаемся на нужную палубу и неторопливо идем длинным коридором – каюта Леоны не имеет окон и располагается в коротком «аппендиксе» по соседству с восемью специальными каютами для инвалидов.

Время позднее, большинство пассажиров отдыхает, однако из ресторанов и ночных клубов все еще доносится музыка. В коридорах изредка мелькают припозднившиеся пассажиры, уборщики и стюарды.

– Пришли, – останавливается у двери моя спутница.

Последний долгий поцелуй. Она выскальзывает из объятий, проводит магнитной карточкой-ключом по считывателю и исчезает в темном пространстве каюты.

– До завтра, – бросаю я вслед и тоже спешу восвояси. По правде сказать, после недавних ночных приключений чертовски хочется спать.

Мне уже представлялось, как я лежу в забытьи на кровати, когда из-за ближайшего угла навстречу выскивает мужик лет тридцати восьми. Сжатые кулаки, сдвинутые брови, решительная походка и общая схожесть с разъяренным быком или ополоумевшим от пьянства российским комбайнером. Да, интуиция почему-то намекает на российское происхождение рассерженного типа.

Понятия не имею, чем вызвано его недовольство.

Быстро оглядываюсь и понимаю, что источником негодования являюсь именно я – в коридоре, кроме нас, никого.

«Не задался отпуск! – растет внутри волна справедливого возмущения. – То выбрасывают за борт, то норовят помять в коридоре!..»

Корсика, устье реки Голо

Пролив Бонифачо, архипелаг Лавецци

Весна 1943 года

«Семерки» считались самыми маленькими кораблями океанского класса в Кригсмарине. Примитивная обитаемость, предельная нашпигованность оборудованием и ничтожный жизненный объем, сравнимый разве что с теснотой японских субмарин. В ограничительных рамках англо-германских соглашений все наступательные качества этих лодок были получены в основном за счет принесения в жертву условий обитаемости. По сравнению с теснотой немецких подводных кораблей, моряки союзников, можно сказать, жили в «люксовых апартаментах».

Дивизеншутцкоммандо штурмбаннфюрера Шмидта разместилась в кормовом жилом отсеке, не отличавшемся удобством и тишиной. Сами подводники называли этот отсек «Потсдамской площадью» за постоянную беготню, шум, гомон. Впрочем, головорезы Шмидта не роптали. К отсеку примыкал вкусно пахнущий камбуз, где шустрил мастеровитый кок, а пост круглосуточной охраны секретного груза находился в пятнадцати шагах – сразу за дизельным отсеком. В жилом отсеке было тепло и сухо, что позволяло с относительным комфортом коротать свободное время: отсыпаться, листать журналы, играть в карты и просто трепаться о жизни…