Николай Иванов - Черные береты

— О, с четырех часов. Да вон, слушай, — невыспавшийся, видимо, промаявшийся всю ночь на вокзале мужчина ткнул небритым подбородком на телевизор.

Лебеди убежали за кулисы, и их место занял ведущий с каменным выражением лица. Народ задвигался, зашикал на особенно шумливых. Даже милиционеры оторвались от смазливой буфетчицы и поспешили к телевизору. Неужели правда? Но чей переворот и против кого?

Звук в телевизоре хрипел, ему не хватало мощности донести до всего огромного зала каждое слово, но главное Андрей уловил. Горбачев болен, вместо него — Янаев. В некоторых районах страны вводится чрезвычайное положение.

Тарасевич еще раз оглядел пассажиров: реакции почти никакой, люди пожимают плечами — кто их поймет, эти интриги, но порядок наводить давно пора. Лишь бы только не стреляли.

Как только на экране вновь запорхали белые платьица, Андрей вышел на улицу. Взгляд сразу же выхватил, выделил танки. Их колонна была небольшой, в десяток машин, но как же неуклюже, а если точнее, непривычно смотрелись они среди легковушек и троллейбусов.

— К центру пошли.

— А про Горбачева все-таки что-то не то. Что-то сочиняют ребята. Сказали бы лучше правду.

— Да пусть сочиняют что угодно, лишь бы убрали этого болтуна.

— Сам ты болтун. Да то, что сделал Горбачев…

— А что сделал? Державу развалил — это точно. Так за это, что ль, спасибо ему? Что кровь льется и жрать нечего?

— Не державу, а империю. С колючей проволокой по параллелям и меридианам.

— Ну, ты, фраер, тебе здесь не митинг демократов. Иди на свой Манеж и ори про империю. А для меня она — Родина.

«На Манеж», — обрадовался, вслушиваясь в первую услышанную перепалку, Андрей. На Манежной площади хоть что-то, но можно будет прояснить. Или нет, сначала надо позвонить в министерство: раз Пуго в составе нового правительства, то и подчиненным перепадет кой-какая информация от начальства.

— Вы что, не знаете, что происходит? — удивились кадровики, когда он представился и доложил о своем прибытии.

— Что же мне тогда делать?

— Перезвоните завтра, может, что-нибудь прояснится.

Короткие гудки, как многоточие в романе — полная неопределенность. Что хочешь, то и предполагай.

— Ты знаешь, народ спокоен, — кричала в соседней телефонной будке женщина. — Это самое страшное, что спокоен народ. Меня это убивает. Его надо поднимать, будоражить. Надо всем идти на Манеж.

Значит, в самом деле, надо сходить на Манежную площадь. Последний год она мелькала в каждой оперативной сводке как точка накала всех страстей в стране. По этому поводу даже шутили: площадь способна вместить восемьдесят тысяч человек, но если это митинг демократов, то газеты обязательно «вместят» в нее более ста тысяч.

Но в любом случае Манеж даст хоть какую-то информацию, по ней можно будет предугадать развитие событий.

Было не по пути, но Андрей завернул и к белому зданию министерства обороны около Арбата. Постоял в сторонке, профессионально оценивая ситуацию. Машин — как около любого учреждения, но по периметру здания прохаживаются, стараясь не привлекать к себе внимание, офицерские милицейские патрули. Удалось заглянуть в одну из открывшихся дверей: там рядом с прапорщиком, проверявшим пропуска, металлической глыбой застыл солдат в каске, бронежилете, с автоматом на груди. Что ж, военные старались не дразнить гусей, хотя что эти предосторожности и скрытность, если танки в городе! Вот где, конечно, несомненная глупость. Хотя… хотя черт его знает, может, это и отрезвит кого.

Около Манежной площади, у музея Ленина, уже клубился народ. Больше всех спорили, кричали, заводили вокруг себя споры женщины.

— Если мы сегодня не поднимем Москву, завтра всех нас перевешают и передушат, — останавливала за руки прохожих молодая, лет двадцати пяти, женщина. — Мужики, что вы молчите-то? Что вы все, как бараны?

«Бараны» смущенно пожимали плечами и отходили, поглядывая на подъезжавшие к площади автобусы с милицией: да, когда мать учит — дети вырастают ловкими, зато, когда отец — то умными.

Восток надо уважать хотя бы за одну эту пословицу. Сейчас женская вакханалия ни к чему, сейчас важнее голова на плечах, чтобы не наделать бед.

Андрей вдруг уловил в своем отношении к событиям некую раздвоенность, и, как, наверное, многие другие «бараны» еще не мог однозначно принять какой-то одной стороны. Все его существо протестовало против того бардака и беспредела, который творился буквально во всей стране. Но, как человек закона, не мог не видеть и тех натяжек, которые сопровождали приход нового правительства. Неужели оно и в самом деле думает, что народ поверит в болезнь Горбачева? Почему они сразу пошли на обман? И почему опять втягивают в политику армию? Где Верховный Совет и депутаты?