Андрей Таманцев: Рискнуть и победить (Убить демократа)

Николай Иванович Комаров. Пятидесяти пяти лет. Вдовец. Кандидат исторических наук. Доцент местной гуманитарной академии, бывшего пединститута. Не имеющий никакой собственности, кроме приватизированной половины особнячка, в которой он жил вместе с семьей своего тридцатилетнего сына. Не имеющий врагов. Да и особо близких друзей, кажется, тоже. Любитель покопаться в своем крошечном огородике, выращивать редкостные сортовые тюльпаны, луковицы которых он сдавал в местную фирму «Цветы» по довольно скромным ценам.

Лишь одно выделяло его среди трехсот с небольшим тысяч жителей этого областного центра: при поддержке малозначительного умеренно-демократического объединения «Социально-экологический союз» он выдвинул свою кандидатуру в губернаторы на предстоящих в ноябре выборах, собрал необходимое количество подписей и был официально зарегистрирован в областной избирательной комиссии.

Он не успел провести даже первой встречи с избирателями, со студентами и преподавателями своего института. В тот вечер, когда он собирался на нее — вышел из дома и запирал дверь, он был убит.

На первый взгляд здесь просматривался мотив: убрали соперника. Но в том-то и дело, что Комаров не был соперником ни одному из кандидатов в губернаторы, представляющих куда более мощные общественно-политические силы — от «Нашего дома — Россия» и КПРФ до ЛДПР и «Яблока». Он никому не был соперником, потому что даже при самых оптимистических прогнозах его шансы пройти во второй тур выборов были равны нулю.

Нулю. Где здесь мотив?

А убийство было очевидно заказным. И выполнено профессионалом. Пистолет скорее всего с глушителем. Потому что соседи ничего не слышали, а было-то всего лишь начало шестого. Попадание с шести-семи метров точно в основание черепа в осенних сумерках и при слабом свете лампочки над крыльцом. Контрольный выстрел опять же.

Ствол, правда, не бросили. Но это вовсе не говорило о том, что работал любитель.

Чтобы забрать с собой ствол, у исполнителя могло быть много разных причин.

Уважительных, если здесь можно употребить это слово.

К определению «чрезвычайно странное заказное убийство» я пришел довольно быстро.

А вот следующий логический шаг дался мне гораздо трудней. Но я его все-таки сделал.

Предварительное убийство.

В самой этой формуле была несвершенность. Или недовершенность. Словесная неточность определения меня не смущала. Меня смущал смысл. Предварительность подразумевает завершение. Или сначала продолжение и только потом завершение.

Предварительное убийство.

Промежуточное убийство.

Окончательное убийство.

Да не мерещится ли мне все это в тумане медленно остывающей и переходящей в зиму Балтики, древнего Варяжского моря, все пространство над которым густо насыщено прошлым — недавним, давним и очень давним?

Как Москва, над разгуляями и лубянками которой все еще словно бы звучат колокольцы загульных купеческих троек, бодрые марши физкультурных парадов и ночные моторы энкавэдэшных «воронков».

«Там, где неизвестность, предполагай ужасы».

Я часто вспоминаю эту надпись на полях старинной" русской лоции, которую когда-то, очень давно, увидел в Ленинградском военно-морском музее. И запомнил.

И правильно сделал, потому что мореплаватели в стародавние времена понимали кое-что в жизни. Не меньше нашего. А может, и больше.

И еще я накрепко запомнил правило, которое вдалбливал в нас инструктор на курсах выживания: «Забрался в болото — вернись по старому следу».

Похоже, пришло время мне это сделать. Вернуться к началу. И вновь — мысленно — пройти путь, который привел меня в город К. Пройти, не беззаботно сбивая прутиком головки одуванчиков, а всматриваясь в каждую мелочь.

Чтобы понять.

Что понять?

А хрен его знает!

Ну, хотя бы вот что: как я оказался втянутым в это дело?

По обе стороны от КПП, по всему периметру трехметрового забора из серых бетонных плит весело трепыхались на свежем октябрьском ветерке флажки с российским триколором. Такое же трехцветное полотнище реяло и над плацем. Так что слово «краснознаменное» в полнопарадном титуле моего училища выглядело неким анахронизмом. Или архаизмом. Как и слова «ордена Октябрьской революции», а равно имени всесоюзного старосты.

Если бы все эти исторические прибамбасы убрать, осталась бы суть: «Высшее училище ВДВ». Воздушно-десантных войск. Не убрали, однако. Верность традициям?