Владимир Свержин - Танцы на минном поле

— Да говори ты толком! — В очередной раз перебил его Коновалец.

— Есть! Письмо от генерал-майора в отставке Лаврентьева, Павла Семеновича…

— А поворотись-ка, сынку, экий же ты смешной! — рассмеялся Михаил Войтовский, увидав трофейного журналиста в наскоро подогнанной Женечкой форме лейтенанта Российской Армии.

— Мишка, прекрати смеяться, — возмутился Полковников, поправляя портупею на новоявленном офицере. — Меньше размера на складе не нашлось, а ездить искать времени нет. Ничего, под бушлатом сойдет. Главное, поменьше вставать.

— Эт-то точно, — подтвердил Войтовский. — А ну-ка пройдись!

Голушко покорно исполнил требуемые маневры.

— М-да, вроде бы, и вырос при армии… Знаешь, что, друже, ты, с такой выправкой, постарайся и ходить как можно меньше. Иначе тебя первый же патруль прихватит. Прямо от аэродрома бери машину, не жмись, денег на дорогу мы тебе дадим, и рули в часть, к отцу. Хотя нет, лучше предварительно заехать домой переодеться, а то тебя на КПП, с перепугу, за шпиона примут. Так, задачу, перед тобой поставленную, уяснил?

— Ага, уяснил, — кивнул Голушко.

— Отставить! — Рыкнул из угла Полковников. — В армии отвечают “Есть” и “Так точно!”, и никаких “Ага”!

— Так точно, товарищ капитан! — Звонко отрапортовал журналист, видимо, входя в образ. — Уяснил!

— Вот и отлично! Держи удостоверение. По легенде, ты военный журналист, документы настоящие, так что не бойся, но не злоупотребляй: и тебе неприятности, и нам хлопот не оберешься. По приезде и форму, и документы отдашь полковнику Даничу. И смотри, без фокусов, мы здесь не в бирюльки играем! Так, ничего не забыли? Да, извинись за эту дурацкую перестрелку. Хреновая история, конечно, вышла. И скажи, как будет у нас что-нибудь новое, мы с ним свяжемся. Ну, а пока, — успехов ему! — Завершив эту пространную речь, капитан Войтовский посмотрел на Полковникова. — Ну что, на аэродром ты повезешь или я?

— Давай, лучше ты. А я, как фигура менее заметная, поеду в больницу.

— Хорошо, уговорил, — кивнул Войтовский. — Собирайтесь, товарищ лейтенант, и дай нам Бог благополучного окончания наших безнадежных начинаний.

Уговорить главврача отделения интенсивной терапии оказалось делом нелегким.

— Вы же сами прошли по нашим коридорам, вы понимаете, что может наделать здесь вооруженный человек?

— Но, Яков Осипович, уважаемый, вооруженный человек все равно появится. На его счету уже, как минимум, семь убийств, и сюда он придет, чтобы совершить восьмое. Родиону Бейбутову угрожает реальная опасность. Не хотите же вы сказать, что мы с Вами можем оставить его без защиты? Очень прошу, о человеке, которого мы поместим в палату к Бейбутову, должны знать только мы и вы.

— С чем же я его положу? С жалобами на головную боль? У нас, если вы заметили, травматология.

— У нашего человека пулевое ранение в ногу еще не совсем зажило, так что ему, и вправду, полечиться не помешает.

— Час от часу не легче! У нас тут будут лежать два калеки, придет этот ваш маньяк и убьет обоих. — Ну, это вы зря! Этому человеку нужен Бейбутов, о втором он ничего не знает. И, можете мне поверить, убить его — дело крайне не простое.

— Кому вы это говорите? — Вздохнул главврач. — Знали бы вы, какая хрупкая штука — человеческая жизнь.

Во дворе больницы, в “Мерседесе” скучал старший лейтенант Ривейрас. На улице было уже совсем темно, а Полковников все не появлялся.

— Так да или нет? В конце концов повысил голос Алексей.

— Ну что вы на меня кричите, молодой человек! Если вы хотите знать, согласен ли я на вашу авантюру, то, конечно же, нет. Ну, а по поводу больного, что делать, — давайте, будем лечить.

На столе перед полковником Коновальцем лежал плотный конверт с реквизитами ИнЮрколлегии. Внутри конверта был пластиковый вкладыш, который ставят проклятые буржуи, чтобы, не дай Бог, не повредить его ценное содержимое. Коновалец вскрыл конверт и вытряхнул то, что в нем находилось: запаянный в пластик конверт размером поменьше и исписанный листок бумаги.

“Уважаемый господин генерал, — было написано на листке. — Я не знаю ни Вас, ни Вашего имени, не знаю даже, как будет именоваться служба, которую Вы возглавляете, в тот день, когда вы получите мое послание. Одно можно сказать точно, если Вы его получили, значит, меня уже нет в живых. Я виновен в тягчайшем преступлении перед своей страной. Пакет, который Вы сейчас держите в руках, моя посмертная явка с повинной. Почему я не сделал этого при жизни? Боялся, что тень моего преступления падет на тех, кто мне дороже всего, на мою дочь и внука. Теперь я мертв, а мертвые, как известно, сраму не имут. Все эти годы я жил в постоянном сознании своей преступности и, поверьте мне, это было тяжелое время. Решив принести Вам свое признание, я приобрел сейф в одном из женевских банков, и дал распоряжение менять пароль доступа к нему каждую пятницу. Каждую пятницу с тех пор я звонил в банк и менял пароль. Когда однажды я не сделаю этого, точнее, я этого уже не сделал, клерк откроет сейф и перешлет мое признание Вам. Понимаю, что оно не снимет с меня вины, но, быть может, поможет Вам в Вашей работе. С уважением к Вам, генерал-майор в отставке, Лаврентьев Павел Семенович”.