Игорь Губерман: Я раб у собственной свободы… (сборник)

в России эпоха застоя

лекарственна вянущей жизни.

Среди научных достижений,

которым нынче нет числа —

и миллионы тех мишеней,

которых гибель унесла.

В эпохи грандиозного обмана,

а в мире часты эти времена,

умы полны кровавого тумана,

а на глазах – густая пелена.

Я ничуть политикам не критик,

но решили как-то мы с приятелем:

чем честней и искренней политик,

тем успешней врет он избирателям.

Давно мне это предсказали:

твоей игре опасно эхо,

я это вспомнил на вокзале,

когда с этапом в лагерь ехал.

Любя всей душой беззаветно

ту землю, в которую врос —

чего ж не любим я ответно? —

извечный еврейский вопрос.

Конечно, старикам сегодня грустно,

конечно, это тягостное чувство,

что все твои святые убеждения —

всего лишь результаты заблуждения.

Всегда в тени значительной идеи,

фужеры воздымая и бокалы,

тусуются большие прохиндеи

и мелкие сметливые шакалы.

В годы лжи, клеветы и наветов

если манит успех проходимцев,

можно много полезных советов

получить у народных любимцев.

Все в мире зыбко, но зато

наш век в удобствах нас купает,

и непродажно только то,

чего никто не покупает.

Заметил верно кто-то встарь

в дыму большого зарева:

не столько страшен государь,

как шавка государева.

Когда дела пошли вразнос,

а ты за них в ответе —

ищи еврея, чтобы нес

вину за беды эти.

Всегда евреи дорожили

чужой землей, где поселились,

на бочки с порохом чужие

они восторженно садились.

Забавен, однако, наш умственный путь:

с упрямством, достойным быков,

мы дыры в познании верой заткнуть

пытаемся много веков.

Вдоль жизни возникают обстоятельства,

в которых есть различные возможности,

а то, что там мелькает, и предательство —

проверка нашей совестной надежности.

В ходу сегодня новые страницы —

о чести человека, о правах,

однако дух усатого убийцы

по-прежнему витает в головах.

Коль начал, я буду писать до конца,

являя цинизм и бесстыдство,

а что еще жив я – не милость Творца,

а просто Его любопытство.

Трава восходит молодая

над теми, кто уже не тут,

но тени их, не увядая,

во мне живут.