Шая Воронкова - В случае смерти разбить

– Ангелом и зови, – вздыхает он, протягивая раскрытую ладонь. Может, тому виной слабый свет, но его пальцы кажутся черными. – Подожги-ка. А то свечу не смог найти.

Я подхожу ближе, невольно двигаясь чуть боком. "Камень" покоится на одном из оранжевых кусочков, которые, кхм, Ангел подбирал. Медлю, но в итоге хватаю зажигалку. Кажется, что толку не будет, однако уголек начинает слабо тлеть, создав мягкий ореол.

– Давай поближе, смельчак, – улыбка Ангела такая же кривая, как ветви деревьев, но какой у нас выбор? Втянув воздух внезапно хлюпнувшим носом, я жмусь к его ноге, и мы начинаем идти. – И что делают в Межзагробье два ангелочка?

Три. Не говорю вслух, потому что и так ясно, что никакой это не ангел. Жнец, может, или демон – какая разница. Хотелось бы вообще не отвечать, но он же несет Елири. Кусаю губы, прежде чем побурчать:

– Мы украли конфетки Бур… Ясного, чтобы узнать, как быть людьми, – кидаю взгляд на спокойное лицо, которое Елири то и дело пытается спрятать от ветра, так и не просыпаясь. – То есть, я украл. Мы сбежали и потерялись.

Последнее слово шепчу, невольно оглядываясь по сторонам. Тихо. Лес застывший и такой же темный, только уголек продолжает тлеть. Насмотревшись, я спотыкаюсь. Ангел выставляет вперед ногу, не дав упасть, и говорит:

– Вам что, не рассказывали про страшный жуткий лес, полный отвратительных тварей?

Что-то шуршит в кустах. Я втягиваю голову в плечи и сосредотачиваюсь на разговоре, стараясь не обращать больше ни на что внимание.

– Говорили, конечно! – вздергиваю подбородок. – Но я не боюсь. И вообще, страшнее всех Джек, он ходит с тыквой на голове и пожирает души. И они исчезают навсегда, и… вообще. Но я думаю, его, ну, не существует, это так.

Совершенно неожиданно Ангел смеется – и более странный здесь не сам факт смеха, а то, каким искренним он выходит. Я даже как-то расслабляюсь и верю, что мы скоро попадем домой, как вдруг смех обрывается. Скрипнув зубами, Ангел изрыгает тонну совсем не ангельских ругательств. Собираюсь задать вопрос, но тут сверху сыпется парочка листьев и какая-то труха. Поднимаю голову.

Я сразу узнаю. Эту тварь, о которой слышал столько сказок и легенд и в которую не верил. Растянувшись на самых верхушках деревьев, похожая на огромное покрывало, только бесконечно шевелящееся, над нами висит Арганц. Черви и жуки, из которых она состоит, непрестанно копошатся и издают тихий противный стрекот и монотонное жужжание. В раю любой ангел знает, что прельщает Арганц.

Радость.

Сердце болезненно сжимается.

Поворачиваю голову, и наши с Ангелом глаза встречаются. Одними губами он говорит мне по слогам "пов-то-ряй". Сверху раздается клекот готовящейся упасть вниз твари. Ангел отворачивается, начав медленно продвигаться вперед, и его лицо вдруг морщится, будто смятый кусок бумаги. Сгорбленные плечи начинают подрагивать, шея застывает от напряжения, и вдруг, стекая вниз, прочерчивают две дорожки… слезы?

Я отшатываюсь, не в силах отвести взгляда от капель, закатывающихся за воротник.

– Давай, – едва слышное шипение. Я с удивлением замечаю, что губы Ангела движутся, – заплачь.

Тень Арганц нависает над нами, будто каменная плита. Тварь выжидает. Почему? Уже готовая броситься, она замерла, будто не решается, выбирая из нас. По спине прибегают мурашки, когда я понимаю, что Ангел отдаляется, а черная тень остается –прямо надо мной. Ломая ветки под ногами, я бросаюсь следом и в то же мгновение осознаю: тень движется.

Тысячи маленьких насекомьих глаз смотрят именно на меня.

Елири в руках Ангела беспокойно трепыхается и затихает. Все слышали, что любит Арганц. Но чего боится? Начинает доходить. Вдруг сверху слышится хруст – прогибаются верхние ветки. Ангел шепчет, не поворачивая головы:

– Посмотри на свою подружку. Она умирает. Смотри-смотри, не отворачивайся. Вспоминай, как вы сидели в темноте совсем одни. Как ты закрывал ее собой. И как она не просыпалась. – Кажется, я не дышу, только ноги продолжаю переставлять и почему-то не могу отвести глаз от почти белого Елириного лица. – Вспоминай!

Огненный шар взрывается в груди, и я всхлипываю. Елири. Ее болтающиеся безжизненные руки. Губы, почти ставшие синими. И тень над нами, спускающаяся все ниже.

Внутри словно раскрывается клапан.

С тихим воем закрыв лицо руками, я бреду, не разбирая дороги, и будто рассыпаюсь изнутри. Треск, стрекот, шум ветра – все смазывается в одно, сливаясь со звуком моих рыданий. Мы движемся и движемся, движемся и движемся, а слез так много, будто я могу в них утонуть.