Шая Воронкова - В случае смерти разбить

– Что случилось с моим предшественником? Перевели?

Инструктор скользнул по нему взглядом прищуренных глаз и отвернулся, так и не разжав губы. Пророка будто ветром завертело, перевернуло и крылья перемололо в порошок. И больше не отпустило. Потом у других о Джеке спрашивал, как мог кого-то поймать, все нос воротили, каждый говорил разное. Узнал, что Межзагробье легко не отпускает. Что легче к обеим Воротам из мира людей прийти, по чужим следам. Или с кем-то, человеком, ангелом – не важно, только тут вообще без шансов, откуда их в Межзагробье встретишь. Говорили – Джек так и ходит. Из людского мира. Говорили и веселились, что только раз в году. А Пророк жалел.

Джек пришел тридцать первого. С огромной резной, узорчатой тыквой под мышкой и всклоченными волосами. С новыми царапинами на руках. Почти не стоящий на ногах, опустился у стены и привалился к ней, тяжело дыша. Посторонил своими махинациями душу истеричной женщины – Пророк не мог спровадить ее уже вечность, хотя объяснил раз сто, что пакости невестке по воле зависти все еще грех, хоть тысячи свечек поставь. Хуже, чем во времена индульгенций, честное слово. Душа с визгом ретировалась, угрожая вернуться. Хоть бы завтра ее тут не было опять, не приведи нечистый. Пророк провел рукой по лицу и вывалился на улицу. И встретился с Джеком глазами.

Он сразу понял. Что Пророк знает. Или что жалеет его. По крысиному оскалился, разом сбросив с себя слабость:

– Молодой был, глупый, ты же это хочешь знать? – швырнул тыкву так, что по оранжевому боку пробежала трещина. – Я разве не говорил тебе не лезть, святоша? Не совать свой божественный нос?

Джек вскочил на ноги и быстро приблизился. Каждый его шаг был тяжелым настолько, насколько же тяжело давшимся. Выброшенная вперед рука сжала пальцы на плече, но Пророк не отодвинулся, даже не поморщился, только замер, глядя, как расширились зрачки. Темные души тянут силы, если касаются ангела, значит, и он тоже?

– Думаешь, это все игрушки, как с чертями выпить? Да, я знаю, что ваши бегают, не один ты такой! Только настоящий Ад – в Межзагробье. Целый год по мраку бегать, а у тебя – только чертова тыква. Не продохнуть от гнили. И все, все вокруг хочет тебя убить, даже земля под ногами, и воздух, и твои собственные руки тоже. С тьмой невозможно бороться, если она внутри, разъедает вены, стягивает горло удавкой. И это – навсегда. Смерть – навсегда! Но тебе-то откуда знать, да, ангел?!

Джек был так близко, что все загородили его мглисто-черные глаза. Видно только, как зрачки пульсируют. А еще – как светлеют мешки под глазами, как разглаживается лицо. Внезапно он будто что-то понял, отпрыгнул, глядя на свои руки, и его затрясло, ударило крупной дрожью, разве что искры не полетели. Как молнией пронзило насквозь. Прижал дрожащие пальцы к бедрам, словно солдат, и весь будто сломался, готовый рухнуть, хотя видно было, что почти светился от силы. Прохрипел:

– Зови… этих.

Сразу понял, о ком он: отряд Освятителей, способный уничтожить нарушителей – темных тварей и разгулявшиеся души. И Джека они теперь имели право «стереть». Пророк моргнул, и осознание прострелило его грудь насквозь.

– Ты поэтому ходишь? – Джек отвернулся и похлопал себя по карманам: старые привычки не искоренить. И глаза не поднимал, будто боялся смотреть – Хочешь, чтоб тебя заставили исчезнуть?

Джек сел на корточки и, опустив голову к коленям, заложил за нее руки. Глухо повторил:

– Зови. Не трави мне душу.

– Не буду.

Ответил и засмеялся, запрокинув голову. Смеялся, пока Джек смотрел на него удивленными глазами. Надо же, не думал, что умеет, и что смеяться можно так горько. Когда успокоился, вытащил пачку сигарет из конфиската прямо через окно. Протянул Джеку немного помятый Винстнон:

– Сигареты за историю. Все справедливо.

Джек покачал головой. Пророк впервые мог точно предсказать чужие слова, потому не дал им появиться. Подошел ближе с таким чувством, будто подходил к самому сердцу катастрофы вместо того, чтобы бежать прочь.

Сказал:

– Ты слышишь, как бьется мое сердце? Нет? А я слышу. Каждое чертово мгновение слышу и, наверное, не перестану.

Сказал:

– Я всегда был рыжим, сколько себя помню. И любопытным. А крылья мне не так уж и нравятся, никогда не умел ими пользоваться. Так что тебе придется раздобыть еще одну тыкву.

Сказал:

– Говорить с тобой – как смотреться в зеркало.

Джек вздохнул, и уголки его губ поползли вверх:

– Тогда ты такой же дурак, как я.