Ноэл Кауард - Обнаженная со скрипкой

Памела (хихикая). Ох, Колин, ты умеешь насмешить!

Джейкоб. Я думаю, для дела было бы куда полезнее, если бы вы забавляли свою супругу ну хотя бы в библиотеке.

Колин. Мне и здесь хорошо, благодарю вас.

Джейн. Как вы думаете, Себастьяну известно, кто писал картины? Он клялся, что не знает, но ведь он мог и солгать.

Колин (смеясь). А может быть, он сам?

Джейкоб. Кто бы их ни писал — он гений. Заявляю это со всей ответственностью, и это не только мое мнение, но и мнение самых тонких знатоков живописи в цивилизованном мире.

Джейн. А эти знатоки — они действительно кое-что смыслят?

Джейкоб. Безусловно. И притом это люди неподкупной честности.

Изобэл. Я часто слышала, как вы обзывали их баранами.

Джейкоб. Только в тех редких случаях, когда их мнения расходились с моими.

Джейн. Вы совершенно уверены, Джейкоб, что все картины Сородэна написаны одним лицом?

Колин. Или обезьяной, взявшей в зубы кисть!

Памела( разражается хохотом). О, Колин!

Изобэл (мягко). Знаешь, милый, мы только сегодня проводили твоего отца к месту вечного упокоения, и потому как-то не совсем прилично называть его обезьяной.

Колин. Я и не называл. Ведь не он писал картины.

Джейкоб. Это еще надо доказать.

Джейн. Даже если допустить худшее, то есть, что письмо подлинное, то ведь за пределами этой комнаты никто о нем еще не знает.

Колин. Не считая Себастьяна.

Джейн. С Себастьяном можно договориться.

Джейкоб. Он продаст эту тайну тому, кто больше даст.

Джейн. Конечно. Поэтому мы и должны дать больше всех.

Колин. Но тогда нас могут обвинить, что мы сознательно обманываем публику.

Джейн. Что ж поделаешь. Публику обманывали уже много лет, и ничего не случится страшного, если обман продлится еще некоторое время.

Изобэл. Не могу согласиться, Джейн. Прости меня, но это против всех моих принципов.

Джейн. Ах, мама, ты, право…

Джейкоб (вставая). А разорить и опозорить человека, который всегда старался быть вашим другом, — это в ваших принципах?

Изобэл. Что за глупости, Джейкоб, дорогой! Мы все знаем, вы здесь ни в чем не виновны.

Джейкоб. Неважно, кто виновен. Вся моя репутация под угрозой.

Изобэл. Все-таки вы должны согласиться: не очень умно было с вашей стороны позволять Полю втирать вам очки. Я знаю, все мы иногда ошибаемся, но уж если мы осознаем, что неправы, то гораздо лучше мужественно и открыто в этом признаться. Разве не так?

Джейкоб (сдерживаясь). Нет, Изобэл. Не согласен. И не имею ни малейшего желания признаваться в своей неправоте, когда всеми фибрами души я чувствую, что прав. Я продолжаю утверждать, что человек, создавший все эти картины, — кто бы он ни был — гениален!

Изобэл. К сожалению, я в этом не могу с вами согласиться. Когда вы мне показали первую картину Поля, много лет назад, мне стоило больших усилий не рассмеяться вам в лицо. Эта уродливая женщина с горшком на голове!

Джейкоб (терпеливо). «Рыночная торговка в Алжире». Признанный шедевр.

Изобэл. Все же вы не докажете мне, что женщины, даже в Алжире, ходят по рынку совершенно голые.

Колин и Памела смеются.

Джейн. Неважно это, мама. Разве вы не понимаете, что мы должны быть заодно с Джейкобом?

Изобэл. Мне очень жаль, но моя совесть не позволит мне хотя бы даже одну минуту поддерживать заведомую ложь.

Памела. Согласна с мамой. Я за честную игру. Это всегда вознаграждается.

Джейн. В данном случае окажется как раз наоборот. Если все станет известно, то не только бедный Джейкоб будет разорен, но и наследство отца потеряет всякую ценность. Мы должны быть практичны. Что хорошего, если мы растрезвоним об этом скандале на всех перекрестках? Нам прежде всего надо установить: кто писал картины отца, а Джейкоб уже должен позаботиться о том, чтобы справедливость восторжествовала.

Изобэл. Справедливость?

Джейн. Именно так. Джейкоб должен добиться, чтобы человек, создавший эти картины, — кем бы он ни оказался — получил в конечном счете заслуженное признание. Не так ли, Джейкоб?

Джейкоб. Да, дорогая.

Изобэл. Вот если бы отец Фланаган был здесь…