Алехандро Касона: Деревья умирают стоя

Изабелла. Да. Только не понимаю, почему вы прячетесь, как будто делаете что-то противозаконное.

Маурисьо. Потому что, к сожалению, так оно и есть. Нет закона, разрешающего воровать детей или давать взятку судье, даже соловьиными трелями. (Подходит к ней, дружески) Теперь подумайте. Я предлагаю вам дом, хороших друзей и хорошую работу. Хотите остаться с нами?

Изабелла. Я очень признательна, но что же я могу делать? Такая бездарная, хуже всех. Я устала слушать, как мне это все время твердили в конторе. Я ни на что не гожусь!

Маурисьо. Поверьте, что вы годитесь — и вы сможете все. Не думайте, что нужны какие-то подвиги. Вы сами видели — иногда достаточно букета роз, чтобы спасти жизнь. А у вас такая прелестная улыбка!

Изабелла. Благодарю за комплимент.

Маурисьо. Поймите меня правильно. Это не комплимент, а деловая характеристика. Я говорю с вами как директор. Мы должны добиться, чтобы эта улыбка, которая сейчас только прелестна, стала полезной.

Изабелла. Вы думаете, улыбка может приносить пользу?

Маурисьо. Все может быть. Случалось вам когда-нибудь проходить мимо тюрьмы?

Изабелла. Зачем там ходить? Такое печальное место, пустырь, там только мусор и ржавое железо.

Маурисьо. Но на пустырь выходит окно, на нем решетка, а у решетки стоит человек, он всегда один, у него только этот пустырь перед глазами и ржавое железо. Пройдите там завтра в полдень, посмотрите на него и улыбнитесь. Больше ничего. И послезавтра пройдите в тот же час. И на другой день, и еще на другой…

Изабелла. Я не понимаю.

Маурисьо. В тюрьме хуже всего пустота, у времени нет конца. Когда тот человек увидит, что чудо повторилось, ему и ночи покажутся не такими длинными. Он будет думать: «Завтра, в полдень…» (Протягивает ей руку) Согласны?

Изабелла(решительно) . Согласна.

Маурисьо. Спасибо. Я так и думал. (Весело идет к диктофону. За сценой — пенье соловья) Алло! Элена? Можете вернуться. И приведите того сеньора.

Изабелла(застыв у стола, слушает) . Он действительно неподражаем!

Маурисьо. Кто?

Изабелла. Ваш имитатор птиц.

Маурисьо. Вот это? Ну, что вы! Наш работает куда лучше. (Презрительно) Это поет настоящий соловей.

Входят Элена и сеньор Бальбоа.

Элена. Все в порядке?

Маурисьо. Да. Сеньорита остается у нас.

Элена. Ну, слава Богу. Поздравляю.

Маурисьо. Отведите ей комнату с окнами в сад и представьте ее нашим. Она начнет завтра же утром.

Элена. Слушаюсь. Сюда, сеньорита. (Идет к левой кулисе)

Изабелла протягивает руки Бальбоа.

Изабелла. До свидания, сеньор! Это было чудесное похищение! (Идет к двери)

Маурисьо останавливает ее.

Маурисьо. Минутку, коллега. Прорепетируем сейчас. Вот пустырь. Тут решетка. Начинайте!

Изабелла(улыбается счастливой улыбкой) . Так?

Маурисьо. Так. Большое спасибо.

Изабелла уходит, глядя на него и улыбаясь. Маурисьо стоит, не опуская поднятой для приветствия руки. Кажется, несмотря на его теории, улыбка слишком взволновала его. Наконец идет к картотеке, рассеянно просматривает карточки, насвистывает, но взгляд его все время обращается к двери. Бальбоа осторожно кашляет, чтобы привлечь его внимание. Маурисьо резко оборачивается.

О, простите, я совсем забыл. Слушаю вас, сеньор…

Бальбоа. Бальбоа. Фернандо Бальбоа.

Маурисьо. Надеюсь, моя секретарша ввела вас в курс дела. Вы уже не боитесь?

Бальбоа. Да, все прошло. Я бы даже посмеялся, если бы не то печальное дело, которое привело меня к вам. Трудно говорить, как-то пересохло в горле.

Маурисьо. Если только это, мы все сейчас уладим. (Открывает дверцу шкафа) Виски? Херес?

Бальбоа. Что-нибудь, все равно.

Маурисьо наливает вино.

Когда доктор рекомендовал мне вас, я не слишком надеялся. Но после всего, что мне рассказали, я вижу: он был прав. Если кто-нибудь в мире может спасти меня, то только вы.

Маурисьо. Мы сделаем все возможное. (Протягивает ему бокал) Говорите совершенно откровенно.

Пока сеньор Бальбоа говорит, Маурисьо делает заметки.

Бальбоа. Придется начать с давних времен, но я ненадолго задержу ваше внимание. Представьте себе большое счастливое семейство. Внезапное несчастье оставляет в живых только нас с женой и нашего внука. Мы так боялись его потерять, что не были в достаточной мере строги. В этом — единственная наша вина. И вот началось: подозрительные знакомства, ночи вне дома, карточные долги… У бабушки пропала одна из драгоценностей… Но — «это буйная голова, не говори ему ничего». И я не говорил. Когда я решил вмешаться, было уже поздно. Однажды он вернулся домой на рассвете, глаза у него были потухшие, и я не узнал его голоса. Он едва еще стал юношей, но уже перенял все повадки взрослого негодяя. Когда я вошел, он пытался взломать мой письменный стол. Произошла сцена, о которой я не хотел бы вспоминать. Он кричал, пытался поднять на меня руку. Мне было очень больно, но я ударил его по лицу и выгнал из дому.