Алехандро Атуэй - В одно окно смотрели двое

© Атуэй А., 2018

© Оформление. ИП Суховейко Д. А., 2018

– Говорю тебе, любит он её! – причитала шестидесятипятилетняя Фёкла своему мужу Авдею, кутаясь перед сном в пуховое одеяло.

– Да с чего ты взяла, Фёклушка? Поцеловал ручку – и уже, выходит, что любит? – отвечал Авдей.

– А глаза? Подметил ты, как глаза у него сверкают? Совсем как у тебя, когда меня обхаживал. Нет, точно любит.

– На глаза-то я и не обращал внимания. Да и зачем мне?

– Старый ты дурак, совсем из ума выжил. Пойми ты, ослиная голова, что, может, такого шанса для нашей дочки больше и не будет. Пока он опьянён любовью, пока не передумал и не разглядел, надо дело брать в свои руки. Глядишь, через недельку-другую встретит какую-нибудь молодуху и переметнётся.

– Молодое дело нехитрое.

– Об чём я тебе и толкую! Если это дело сейчас не обставить, то когда ещё такой случай подвернётся? И так от неё все нос воротят, а теперь ещё и в летах – кому она нужна такая? А Антип Григорича нам сам бог послал за лишения наши и за Капитолинино старанье.

– Так-то оно так, но это как-то не по-людски.

– Я что-то тебя не уразумею, – и Фёкла хлопнула в сердцах обеими руками вдоль тела по пуховому одеялу. – Ты что, своей дочке, кровиночке своей, добра не желаешь? Ишь, моралист нашёлся. Я одною ногою в могиле стою, а он жеманиться решил.

– Что верно, то верно – со спокойным сердцем уйти хочется. Но что за выгода от студента бедного? Зачем он ей? Только обуза.

– Я надысь разузнала всё: что без денег и сирота – это правда, но племянник он графа Ожаровского. Граф пока в чёрном теле его держит, вот выучивает на свои и квартирку снял. Без места потом наверняка не оставит, а там, глядишь, сам преставится, и перепадёт кусок Антипу Григоричу – графу-то детишек бог не дал, вот он и печётся о сироте.

– Вон оно что! Ну а мы-то как помочь можем? Какой от нас с тобою прок?

– Э-эх! Прожил семьдесят лет, а ума не нажил. В этом деле нахрапом брать надо. Видишь, Антип Григорич – человек совестливый, честь свою наверняка не уронит, а мы поможем ему не ударить в грязь лицом.

– Так ты на обман идти задумала?

– Какой такой обман? Всё порядком устроим. Не без лукавства, конечно, но это необходимо в этом разе. Ведь он ещё молод, долго будет кругами ходить и скромничать, а мы его к решительности должны подвинуть, направить куда следует, опять же для его выгоды. С Капитолиною я сама поговорю, а ты, сделай милость, не мешай со своими идеалами, а помоги лучше! Потом спасибо мне скажешь.

Студент Антип Топилин будто не шёл быстрой походкой, а летел по Невскому проспекту от ещё строившегося здания Николаевского вокзала, где он неподалёку снимал недорогую квартиру, в направлении дворца Белосельских, не доходя которого должен был свернуть налево, чтобы попасть на Владимирскую площадь. Там в трёхэтажном доходном доме почт-директора Пряничникова проживала со своими престарелыми родителями предмет его восхищения – гувернантка от бога Капитолина Авдеевна Ужегова.

Нет-нет, не любовь к этой женщине гнала его по Невскому проспекту, а именно восхищение её не по-женски острым и пытливым умом, обширным уровнем познаний и невероятной смекалкой в вопросах изучения наук. Смекалка эта проявлялась неожиданно для её подопечного – необычным способом решения задачи или оригинальным суждением, неизбитым и многоплановым, о каком-либо общественном явлении или предмете природы, который, казалось бы, всем давно известен, и уж более о нём ничего сказать нельзя, а она таки находила во всём своё особенное зерно. У этой необыкновенной женщины был оригинальный взгляд на всё, и судила она обо всём, будто наизнанку выворачивала, так преподносила, что белое казалось чёрным, а очевидное – невероятным. Этот дар инакомыслия с замесом на оригинальности и остроумии, отшлифованный добрым расположением, сдержанностью и невероятным обаянием её голоса, как раз и окрылял молодого студента, давал пищу для обожания и уважения своего педагога, но не для любви.

Да и какая любовь могла быть у семнадцатилетнего юноши к женщине, разменявшей пятый десяток? И в мыслях не было. А вот восхищению не существовало предела. Он преклонялся перед её кругозором и был твёрдо уверен, что она сполна перед ним оправдывала своё имя – Капитолина, – переводимое на русский как «головастая». И действительно, Антип, как изволила выразиться Фёкла Матвеевна, был опьянён своею гувернанткой, и это заметно бросалось в глаза. В одном только просчиталась старушка: это была не любовь.