Алехандро Атуэй - В одно окно смотрели двое

«Какая же она прелесть! – в одно мгновенье пронеслась в его голове мысль. – Не понимаю, как я раньше не замечал её привлекательности, обаяния, женственности? Как же она хороша! Просто обворожительна!»

И он робко взял её руками за талию. От этого прикосновения по телу его разлилась приятная дрожь, сопровождающая обычно органическое нетерпение и безудержный порыв. Капитолина затрепетала в его руках, немного обмякла, и полуоткрытые губы невольно коснулись его щеки, но она не отняла их потому, что это оказалось насколько неожиданным, настолько и приятным. Антип нагнулся и робко поцеловал её в губы.

Это был его первый поцелуй в жизни, и вероятно, что из многих тысяч поцелуев, которые ему ещё предстоит сделать, этот запомнится ему более, чем другие. Время для обоих потеряло смысл, Капитолина таяла в его руках, отвечала на поцелуи с той же страстью, пленяла его и не могла сама насладиться этими приятными и будоражащими соприкосновениями губ, жаркими объятьями и ощущением мужских сильных рук на своём теле.

Это тоже был её первый поцелуй в жизни…

Так продолжалось около четверти часа. Капитолина первая пришла в себя, обнаружив, что несколько верхних пуговиц её платья давно расстёгнуты, а рука Антипа жадно упивается прелестями, которые не так давно только маняще выглядывали из декольте, а теперь уже почти полностью были обнажены. Антип был всецело поглощён страстью и продолжал наслаждаться неожиданной удачей. Капитолина, не прекращая ласк, осторожно провернула два раза ключ в двери в обратную сторону и легонечко толкнула створку. За дверью, вытянувшись по струнке, стояли Фёкла Матвеевна и Авдей Ипатьевич, держа перед собой на шитом рушнике икону. Капитолина нехотя прервала поцелуй, демонстративно стащила с груди вниз руку Антипа и, заливаясь краской, стала судорожно застёгивать пуговицы. Антип сначала не понял, почему всё чудесное вдруг прервалось, но голос избранницы привёл его в чувства.

– Маменька! Отец! Антип Григорьевич хочет вам что-то сказать!

Произнесла она это как будто в оправдание себя и чтобы выручить своего студента из неловкой ситуации перед родителями. Антип Григорьевич с недоумением посмотрел на стариков, пока не осознавая происходящего – он был ещё там, во власти сладостных чувств. Сознание постепенно стало возвращаться, проводя его через все круги ада. Ему стало стыдно и неловко не столько за себя, сколько за свою наставницу, что он поставил её в такое нелепое положение, и даже захотелось рассыпаться в извинениях и раскаяниях. Но потом он, наконец, осознал, к чему его подвигают и, как положено в таких случаях, всё же выдавил из себя заветные слова, прервав ими и без того затянувшуюся паузу.

– Да!.. Авдей Ипатьевич, Фёкла… – тут он вдруг почему-то забыл её отчество. – Э-э… Фёкла! Позвольте мне просить руки вашей дочери! Я люблю её… вроде бы… и надеюсь, что она тоже любит меня.

В этот миг он не отдавал себе отчёта в том, действительно ли любит её, по крайней мере, так ему казалось. В том, что он только что страстно хотел эту женщину, не было и сомнений, но была ли это любовь? Этот вопрос он на следующее утро задавал себе, очнувшись после бессонной ночи и вспоминая, как в тумане, своё внезапное увлечение, последовавшее предложение, закономерное благословение родителей и назначение дня свадьбы. Ему казалось, что всё это произошло вчера не с ним, а с кем-то другим, что всё это обман, какая-то игра, наваждение.

«А что, если действительно это была игра? Игра, которую Капитолина Авдеевна затеяла, чтобы воздать свой очередной урок? Нет, не может быть, разве так можно? Разве можно играться этим?.. А почему нельзя? Мы же всегда проводили подобного рода занятия очень реально, они были максимально приближены к действительности. А с другой стороны, она вчера откровенно наслаждалась моими поцелуями, это точно была не игра, я чувствовал это. Так невозможно сыграть! Я ей был приятен, она сама хотела меня, сама рвалась ко мне и первая подвигала меня завладеть ею… Ну и что же из этого? Почему бы ей не насладиться во время образовательного действа приятным, убить двух зайцев? К тому же при таком подходе всё выглядит с её стороны более натурально и более наглядно для меня. Что же это было? Настоящее или игра? Действительно в ней воспылали чувства ко мне, или всё это ради моего просвещения? Не понимаю! Старики же тоже замешаны. Они-то наверняка не смогли бы подыграть ей так натурально? А впрочем, я и не помню толком ничего подробно, всё как во сне происходило, как в тумане. Вот уж урок так урок! На всю жизнь. Или это не урок вовсе, а сама жизнь и есть?..»