Пять в яблочко

— Пожалуйста, — говорит, — граждане, будьте любезны, летите на луну на доброе здоровье, а мне, — говорит, — некогда, мне изобретать надо!

И ушел к себе изобретать дальше. А граждане, конечно, говорят:

— Как же, — говорят, — мы одни полетим-то? Ишь, говорят, — сколько тут винтиков всяких накручено; за который хвататься — не знаешь!

Так и не полетели. Хотели жулика одного на луну отправить, да раздумали. Испугались, что ракету упрет! Так и стоит эта ракета без никакого употребления.

Говорят, будто Форд на трактор хочет ее переделать. Кто их знает, с американцев все станется!

— Дураки! — заключил свои воспоминания Сережа Кругликов. — Дураки, хоть и американцы. На луну! А как бы ты, дубина американская, назад в свою Америку с луны прилетел? Об этом, небось, не подумал? Нет, брат, помоему, на луну лететь совсем ни к чему. Да и голова к тому же на плечах одна у каждого!

Очень просто: луну можно к земле притянуть. Надо только мозгами пошевелить. Есть у нас горы разные на земле. Вот на такой же горе, самой высокой только, поставить магниты электрические и притянуть этими магнитами луну к земле. А то, ракета!

И… видит Сережа Кругликов, что луна растет. Сам он на высокой горе стоит и управляет какими-то сложными машинами. А луна все ближе и ближе. Все шире и шире ее смеющаяся рожа.

— Тянет, — думает Сережа Кругликов.

От быстроты полета луны поднялся вихрь. У Сережи Кругликова снесло фуражку.

Сейчас — сейчас! И вот — хлоп.

Луна ударилась о гору. Силой удара Сережу Кругликова далеко отбросило в сторону. Он лежит и видит, как из расколовшейся луны течет вода. Много воды. Океан целый!

— Море на луне прорвалось, — думает он, чувствуя, как вода заливает ему сапоги, заползает за воротник. — Бежать! — решает Сережа Кругликов. — Бежать, иначе смерть.

Он вскакивает и… просыпается! Ночь прошла, и луны давно нет. Идет дождь. Сережа Кругликов лежит в луже, а рядом с ним винтовка, фуражка и полено-кругляш.

— А тяжело, паря, часовому на посту стоять?

— А ты разве ни разу не стоял?

— Не… я на губе все больше сижу. Ну, от скуки и наблюдаю за часовыми…

Ночь. На посту стоит часовой из красноармейцев призыва 1904 года. К нему направляется какой-то гражданин.

— Стой, пропуск знаешь?

— Пропуск? Как же, зна-а-ю. Мушка — пропуск…

— Не мушка…

— Ну, тогда сабля…

— И не сабля, ги, ги…

— Ну, тогда антабка.

— Вот это другое дело. Правильно, проходи…

— Товарищ Великанов, ответьте на такой вопрос. Стоите вы, к примеру, на посту, подходит к вам приятель и просит у вас папиросу; дадите вы ему или нет?

— Нет, не дам, — отвечает Великанов.

— Правильно. А почему?

— Да как же я могу дать папиросу, ежели нам, товарищ командир роты, только махорку и выдают?

— Вы спали на посту?

— Нет, не спал.

— А почему вы звали на помощь? Ведь никого нет?

— Это я, нечаянно, во сне крикнул, товарищ дежурный.

— Слышь, Ванька, почему лошадь называют другом кавалериста?

— Это вполне правильно, потому, когда соснешь на дневальстве в конюшне, лошадь никому не скажет.

К стоящему на посту красноармейцу прибегает, запыхавшись, его зазноба.

— Сережечка, меня мамка за косы таскает, возьми меня под охрану.

— Напиши рапорт караульному начальнику, пущай ко мне препроводит, тогда и возьму.

Карнач, проверяя посты, наталкивается на спящего часового.

— Часовой!.. Товарищ часовой!..

— А… а… тут я, товарищ карнач!

— Почему вы спите? Разве не знаете, по уставу…

— Так я не спал, а нарочно притворился, чтоб испытать: знаете вы устав или нет.

— Спичкин — к примеру, ты стоишь на посту…

— Ну и что ж, стою!

— А к тебе подходит… Ну, скажем… корова.