Вячеслав Злобин-Алтайский - Провинциальная богема. Сборник прозы

– А что ж вы ожидали – результат вашей попойки на его лице!.. – «выстреливала» женская «артиллерия» из-за палисадника.

Коротая время с шумной компанией за бутылкой водки, Иван только смеялся и махал рукой: мол, пустое, нелепый случай. Он легко забывал свои неприятности.

Накануне, после похмелки, Иван присел на лавочку у дома, где сидели соседки, лузгая семечки. Анна вдруг взбесилась, глядя в осоловелые глаза мужа. Трепку задала шумную, долго кричала, остервенело и принародно. Из этой привычной истерики запомнилось Ивану нечто новое:

– Ненавижу тебя! Да чтоб ты сдох, ирод!..

Иван скрылся в доме: зацепили эти слова. Прилетело как обухом по голове, когда, казалось, цветы жизни начали расцветать. Взял денег, рыбацкие снасти, палатку и сел в свой четыреста второй «Москвич». Окатив клубами дыма соседок и жену, прокрутил лихо колесами землю и исчез с глаз долой. Уехал к друзьям.

Иван до хруста в пальцах вцепился в руль, забегали желваки на лице. Педаль газа с силой задавил в пол. Он любил скорость и отводил этим душу. Несмотря на то, что последнее время редко водил, Иван с детства изучал технику, не один год шоферил и автомобилем управлял легко, как игрушкой…

Друзья снарядились на рыбалку быстро, хотя и удивились столь позднему и авральному сбору. Они с тревогой смотрели в ошалелые глаза приятеля и сомневались в целесообразности поездки. Тот в запале выдохнул:

– Избавьте меня от этой ведьмы хоть на ночь!..

Они сообразили, что надо ехать хотя бы ради друга.

Иван редко так говорил о своей жене, а уж если сказал, то, значит, допекла…

Друзей было двое – двоюродный брат Петр и его сосед Геннадий.

Петр был здоровый, как гора, дышал объемной грудью, как паровоз, а бодрость и задор, казалось, не покидали его никогда. Геннадий был худ и высок, как бамбук. Лицо, как тесаная бакулка, угловато и сурово. Характер смурной и резкий.

Иван гнал «Москвич» так, что от скорости визжал ветер, закладывало уши, машина вибрировала и гудела, как самолет на взлете. Приятели притихли, уставившись на дорогу, слушая эти заунывные звуки. Дух захватывало, но они в напряжении молчали, давая другу отвести душу.

По дороге сделали остановку в деревне. Закупили водки, консервов, мяса для шашлыка и вновь тронулись в путь.

Добравшись до места, вывалились из машины, покачиваясь и тряся отяжелевшими головами.

– Иван, раскрывай свой зоб и остаканься, чтоб обмяк! – с ходу предложил Петр, держа в руках граненый стакан и бутылку водки. Налил в стакан и сунул его Ивану.

Тот выдохнул и слил содержимое в широко раскрытый рот, как в сифон умывальника.

– Теперь будешь млеть и верить в чудеса! Все проходит, все не вечно! – хохотнул Петр, глядя на брата. На лице того ожили глаза, разгладились морщины, на бледных щеках появился румянец.

– Мать ее в душу!.. – выдохнул Иван вроде решительно, но в то же время без твердости в голосе.

– Охолони, братка. Лишь бы душа твоя запела, а бабий норов хлипок, только точку приложения найди…

– Вот за эту точку-то и врезала! – посетовал Иван.

– А ты не так прямолинейно ищи. Душа, брат, бабья не только там – она у них сквозная, по всему телу размыта, а в ушах открыта!..

– А лучше взять эту душу прямо за горловину и удавить, как гидру какую! – влез в разговор Григорий.

– Ты радикал, Гриша, оттого и безобразия по жизни творятся. Негоже так, дружище, себе дороже обойдется! – остепенил его Петр. – Как-никак в единой цивилизации мы обитаем с ними. Чего уж там…

Место друзья выбрали на сухой песчаной косе протоки. За отмелью, вдоль порожистого берега, тянулась узкая полоса толстых, коренастых и лохматых ив. За ними видны были бескрайние просторы лугов, озер, а белая дымка вечернего тумана невесомой шапкой покрывала их. Ветерок приносил пьянящий аромат лугового разнотравья, отчего было привольно, легко и сладко. Протока была неширокой, метров пятьдесят, и ее спокойное, мерное течение несло журчащее плескание воды за далекий плес, иногда клацая гребешками у берега и замирая до следующей волны.

На противоположном берегу, почти вплотную касаясь воды, свисал понуро кронами гибкий тальник. Возвышаясь густыми шапками листвы, высокий ивняк уходил за сумеречный, краснеющий небосвод и обрывался в бесконечной дали горизонта.

У палатки громко потрескивал языкастый костер, а мужики, вальяжно развалившись подле него на покрывалах, жевали шашлык, парящийся на свежем, волглом воздухе, и смачно крякали от изобилия выпитого.