Кухмейстер: Мужская поваренная книга

Шествуя обратно и решив передохнуть, присел в сквере на лавочку и, безнадёжно быстро мимикрируя под аборигена, со вкусом смолил самонабивную душистым табаком цигарку. Выпуская дым из ноздрей, опасливо поглядывал на явно напряжённую таким дефективным соседством бронзовую спину статуи Чехова. Подкармливал бычками очень кстати подошедшего бездомного с явными следами сладких ночных пороков и героических битв на мужественной морде, серого кота-бродягу. Вытягивал рыбок из кулька осторожно, беря двумя пальцами за скользкие хвосты. Сетовал мурчащему коллеге-коту на временное наше одиночество. Приводил ему в пример мудрых травоядных вомбатов, кои, живя устойчивыми семейными парами, объединёнными усилиями могут дать суровых дроздов даже извечному своему врагу – хищной собаке динго. После вытирал руки сорванным сочным подорожником и щурился на нахальных жирных солнечных зайцев, просачивающихся сквозь густую листву и весело скачущих по дорожкам. С громким хрустом лузгал из газетного кулёчка жареные с солью семена подсолнечника. Лихо и далеко сплёвывая шелуху, задирал проходящих мимо дам абсолютно вне зависимости от их возраста задорным и хрипловатым: «Молодаечка! Молодаечка-а-а… А вы сейчас куда-а-а идёте?..» Назабавившись вдоволь, кряхтя натруженной спиной, отправился, правда, уже не особо спеша, домой, к своим пенатам и очагам.

Будучи уже у родного горнила, профессионально работал от бедра, «по-македонски», одновременно на двух сковородках. В первой в оливковом масле тушил смесь из длинной соломки сладкого перца, имбиря и чеснока. На другую же, с подсолнечным маслом, вываляв предварительно в муке, швырял куски сулы. Обжигая заботливые руки брызжущим маслом, переворачивал куски на другой бочок. Впадая в мрачные гоголевские реминисценции, гонял от плиты мокрой тряпкой наглых пакостников кухонных чертей и подкармливал милого и скромного домового. Кошкам варил в кастрюльке бычков. Настойчиво добивался от рыбки золотистой хрустящей корочки. Мешал овощи. По лёгкому подвяливанию овощи снял с огня и, перемешав, посолил, поперчил и выдавил поверх пол-лимона.

Щедро досаливал рыбу крупной, искрящейся алмазами солью, лазая жирными пальцами прямо в солонку. Жадно, прямо руками, рвал куски плоти от костей и отправлял в рот. Откусывал зубами от ломтя буханки душистого белого «заводского» хлеба крупные куски и жевал, жевал, жевал… Захлёбываясь, запивал холодным светлым пивом из плачущего снаружи каплями запотевшего высокого бокала. Злобно утробно урча, отодвигал локтём прочь лезущую наглыми лапами мне в тарелку кошицу Шурку. Впрочем, немедля устыдившись, швырял ей, сидящей тут же на обеденном столе, куски рыбы. Воровато озираясь, налил прямо на стол для неё небольшую лужицу пива. Прилегши за сим отдохнуть после трапезы, мостил на свой вздувшийся живот обожравшуюся до шарообразного состояния Шурку. Тихим убаюкивающим голосом читал лоснящемуся четырёхлапому трикотажу лекцию о вреде неумеренности в еде и катастрофических последствиях подросткового пьянства.

Содержать в современном жилище городского типа в строгой узде морально-этических норм активно практикующую ведьмочку крайне тяжело. Неизбежны всевозможные малоприятные эксцессы. Несущийся из окна во двор едкий запах от вечно кипящего на угольной жаровне котла с малоаппетитными зельями вызывает недоразумения с хлопотуном управдомом. Постоянно сохнущие на общем балконе детские пелёнки провоцируют задорные скандалы с молодыми мамашами, праведно опасающимися дурного сглаза. И это ещё не упоминалось о проблемах, связанных с сочетанием особенностей конструкции пластиковых окон, и настойчивым желанием полётов на помеле по ночам. Отвратительное же поведение ведьмы, лишившейся почившего внезапно в бозе чёрного кота, своего верного компаньона по тёмным делам, и вовсе переходит все разумные границы.

Хитрейший черномазый Вульён Вульёныч наш, мстительно помахав напоследок лапкой, ушёл в страну вечной охоты на осенние золотистые поля, полные толстых вкусных мышей, оставив вашего покорного слугу один на один с остервеневшей рыжей бесовкой. Поминая сволочного шерстяного дезертира нелёгким словом, с некоторой опаской наблюдал выходки злющей фурии. Суеверно крестился и отплёвывался. Засыпая, уже сладко проваливаясь в небытие, внезапно испуганно вздрагивал всей тушкой и судорожно складывал пальцы обеих рук в виде знаменитого египетского оберегающего иероглифа «крокодил, надетый анусом на пирамиду».