Саида Абанеева - Богов любимцы. Том 2

Вар чертыхнулся и, наклонившись с седла, пощупал Миру лоб.

– Похоже, у него жар.

Мир открыл глаза и слабо улыбнулся.

– Я умираю, да?

– Нет, малыш, ты не умрешь. Это я тебе твердо обещаю.

– Куда мы едем? – прислушиваясь к топоту копыт и скрипу колес, спросил мальчуган.

– Завоевывать мир.

– Зачем?

– Ты ведь мечтал стать царем, или я ошибаюсь?

– Но мне не нужен весь мир!

– Доверься мне, малыш. Я лучше знаю, что нужно тебе для счастья.

– Что такое счастье?

– Счастье – это власть.

– А что такое власть?

– Власть – это право распоряжаться жизнью и смертью других людей.

– Значит, счастье – это право распоряжаться жизнью и смертью других людей?

– Разумеется.

– Нет, я думаю, ты не прав… Как может распоряжаться чужой жизнью и смертью тот, кто не в состоянии распорядиться даже своей собственной?

– Люди – бессловесное и безмозглое стадо, которое идет туда, куда его гонят. Кто спрашивает у стада, куда оно хочет идти? Это решает тот, у кого в руке кнут.

– Значит, в конце концов все решает кнут?

– Да, пожалуй…

– И тот, у кого нет кнута, обречен быть овцой?

– Да.

– Только так, и никак иначе? Или ты овца, или кнут?

– Или рука, сжимающая кнут.

– Выбор невелик…

– Ну почему же? Можно стать еще волком… Только разница не так велика, как принято думать: и волку, и овце конец один…

– Но я не хочу, не хочу!

– Чего?

– Быть волком, или овцой, или кнутом! Я хочу быть просто самим собой!

– Быть самим собой – это величайшая роскошь в мире, и позволить ее себе может только тот, в чьей руке находится кнут. И кнутом будут эти грубые варвары, которые скачут вперед, сметая все на своем пути и не давая себе труда задуматься, куда и зачем они скачут… А рукой, которая держит кнут, буду я… А нашим стадом, которое мы будем пасти и стричь, будет весь мир.

– Это ведь, кажется, и мое имя? – с горькой усмешкой спросил мальчик.

– Нет, малыш… Ты будешь владельцем стада.

Бродя среди развалин Парфенона, Артакс увидел плачущего старика и, подойдя, участливо спросил:

– Кто вас обидел? Почему вы плачете?

Старик отнял руки от лица и печальным голосом ответил:

– Я плачу не от обиды… Я оплакиваю былую славу Греции… О Эллада, родина богов и героев! Слава твоя погибла вместе с ними! Где доблестный Леонид, с тремя сотнями воинов выступивший против полуторамиллионной армии Ксеркса? Где Тиманф? Где Филиппид? Где названный пифией мудрейшим из мудрых Сократ, испивший смертную чашу за свои убеждения? Где Софокл, Эсхил и Еврипид, потрясавшие сердца и умы современников игрою роковых страстей? Где Фидий, Мирон и Поликлет, постигшие душу красоты? Где Фемистокл, Солон и Перикл, под чьим правлением Эллада достигла небывалого расцвета и могущества? Их изнеженные, слабые потомки глухи к зову отчизны! О позор, о бесчестье! Зачем не умер я прежде? Эти развалины – последнее напоминание о былом величии Эллады, и сам я – последний из греков, хранящий память о нем! Кому передам ее? Неужто суждено ей умереть со мною вместе?

Старик обхватил руками полуразрушенную колонну и медленно сполз по ней на землю. Казалось, он силился сказать еще что-то, но вместо слов из его губ вырвался предсмертный хрип.

Решив отдать мертвому последний долг, Артакс взял его на руки и понес по дороге к Некрополю.

Позади него послышался слитный топот ног, и вскоре с Артаксом поравнялся небольшой отряд пеших воинов.

По знаку своего предводителя греки остановились, и их командир спросил:

– Что случилось? Убийство? Несчастный случай?

– Этот человек умер, оплакивая былую славу Греции, – ответил Артакс.

– Ты слишком поспешил умереть, старик. Еще жива древняя доблесть эллинов.

Когда тело старика было предано земле, предводитель греческого отряда сказал:

– Братья! Поклянемся над этой могилой, что не пощадим своей жизни во славу отечества!

– Клянемся! – торжественно и грозно ответили воины и отсалютовали свежему надгробию мечами.

– Вас – несколько сотен, а османов – многие тысячи, – желая испытать юношу, произнес Артакс.

– Трус надеется на численность соратников, храбрец – на собственную доблесть, – гордо ответил потомок древних эллинов.

– Я посоветовал бы вам собрать хотя бы тысячу, прежде чем вступать в борьбу с захватчиками.

– Чтоб победить, – мало и тысячи. Чтоб умереть, – довольно и трехсот.

– Что вы скажете насчет трехсот первого?

– Ты грек?

– Нет.

– Тогда ради чего тебе идти навстречу смерти вместе с нами?