Ян Кунтур - Дождевой бубен. Избранные стихи

Вавилонские башни
будут намного позже…

Державший в руке только лишь медное копьё,
ты не мог даже вообразить себе
как сверхпрочное остриё
медленно, но действенно
пробивает стальной панцирь неба.
Причём подножие от этого напряжения
уходит глубоко в преисподнюю.
Ты мечешься в исступлении от предельного
ОТЧАЯНИЯ:
Наследный энси стал невольником своего
ОТЧАЯНИЯ
Что же зашвырнуло в него правителя Ура? —
Боль от потери того, с кем ты был един?
А может быть невинная кровь Лесного Хранителя —
Хумбабы —
смолистой коркой запятнавшая твои руки?
Или неутолимая боязнь потерять точно также
и самого себя?

Что мечешься ты мышью, попавшей
в кувшин для вина?! —
успокойся, ведь частица божественного семени
просочилась в тебя и укоренилась с мыслью:
«Так жить нельзя!»
в тот самый момент, когда ты бился головой о валуны:
«Что же делать! Как прорваться за последний предел?!»

Ты НИКОГДА, увы, не найдёшь того,
что ищешь…
Ты УЖЕ нашёл это.
Теперь остался
лишь чёрный бездонный провал,
откуда выходит солнце.
Если тебе это нужно —
пробивайся сквозь него:
новые мучения и отчаяние.

Но ты уже преодолел его тогда,
когда поставил правильный вопрос,
когда, осознав, бился лбом о валуны,
в жажде полной разгадки,
которой просто НЕ СУЩЕСТВУЕТ,
потому что она живёт только в тебе.
Ты сам, даже не зная того,
достиг уже Сапфирового Сада, на другом конце провала,
но поймёшь это лишь тогда,
когда в ужасе и боли
прорвёшься, раздирая мысли и чувства об острые
камни и страх, через чёрный холст
этого бесконечного лаза.

Нет, ты НИКОГДА не найдёшь БЕСКОНЕЧНОСТИ…

Ведь ты УЖЕ обрёл её, когда первым в истории
возвёл стены вокруг родного города.

Кирпич к кирпичу…

Вавилонские башни
Будут намного позже…

Разве мог ты представить себе такую высоту,
задаваясь идеей, обрекая себя на Тупик.
Вот он! Вперёд!
И волосы – в клочья! И головой – об стену!
Но тупика не существует!

…Галки что-то клюют на газоне.
Накрапывает тёплый дождь… —
В любом тупике есть невидимый чёрный лаз
Ужаса и Отчаяния
(это единственные истинные проводники).
Доверься им, оставаясь собой,
И однажды солнце пройдёт сквозь тебя.

Лобовой ветер
срывает капюшон с моей головы
и набивает его снежной крошкой
и выжимает маленькую льдинку
в уголке глаза

Словно командует:
Шапки – долой!
объявляя минуту молчания

Его ресницы покрыты инеем

Нас с тобой разделяет стена
из спрессованной пыли.
Вся моя жизнь —
прорыв сквозь дремучесть и крутость
к твоему огоньку:
Сквозь непроглядную темноту —
на звук журчания ручья,
скрытый в дыхании,
которое даёт жизнь глиняным птахам
и жаждущему пустыннику,
идущему между отвесов.
– — – — – — – — – — – — —
Я стою пред тобою,
как первоклассник, —
разинувший рот и
теряющий кепку с запрокинутой головы —
впервые увидевший звёзды.

Не отпускай меня ни на шаг,
не дай заблудиться,
не дай пройти мимо,
спутай намертво по рукам и ногам,
вдохни меня и задержи дыхание,
чтобы я разлился по твоей крови,
став Единым.

«И-цзин» мне нашептало: «Всё будет хорошо.
Держись, браток, дерзай, – кленовый сок
вернётся…»
И вьётся путь трамвайный по городу ужом,
мотает и бросает меня на дно колодца
неясных, липких снов, где в стаях голубей
я также ожидаю трамвай, держась за палец
родной руки, чтоб ехать средь городских зыбей
туда, где ждёт нас запах стряпни, где я в запале
наивной шалости на свечке подпалю
оправу дедовских очков, где ждут потачки
и балованье бабушкино, плюс
гость из арабских сказок (как Хотабыч):
Али Хусеин с острова Бахрейн —
сокурсник дяди в МГУ, что был подпольно
доставлен бабушкой в закрытый город, чей
фабричный дым доходит до Престольной.